"Современная зарубежная фантастика-2". Компиляция. Книги 1-24 - Дженн Лайонс

class="p1">Робин думал о матери, как она с горечью вспоминала сад, за которым ухаживала, и платья, которые носила до того, как его дядя растранжирил состояние семьи в опиумных притонах, подобных этому. Робин представлял свою мать молодой и отчаявшейся, готовой на все ради иностранца, который обещал ей деньги, использовал и надругался над ней, оставив ее с английской служанкой и непонятным приказом воспитывать их ребенка, ее ребенка, на языке, которого она сама не знала. Робин родился в результате выбора, сделанного из-за нищеты, а нищета произошла из такого притона.

– Одну затяжку, господин?

Прежде чем он успел осознать, что происходит, трубка оказалась у него во рту, он вдохнул, и девушка улыбнулась шире, говоря что-то, чего Робин не понял, и все вокруг стало таким сладким и туманным, прекрасным и ужасным одновременно. Он закашлялся и снова глубоко вдохнул – он должен был понять, насколько привлекателен этот наркотик, почему ради него можно пожертвовать всем.

Рами схватил его за руку.

– Так. Хватит, пошли отсюда.

Они быстро прошли обратно через весь город, на этот раз дорогу выбирал Рами. Робин не произнес ни слова. Он не знал, как сильно повлияли на него несколько затяжек опиума, может быть, он лишь воображал симптомы. Как-то раз из любопытства он полистал книгу Де Кинси «Исповедь англичанина, употребляющего опиум», в которой эффект от опиума описывался как «придающий спокойствие, уравновешенность и самообладание» и «расширяющий сердце». Но Робин ничего такого не ощущал. Единственное, что он мог сказать о себе сейчас, – это что чувствует себя не в своей тарелке: его слегка подташнивало, голова плыла, сердце билось слишком быстро, а ноги двигались слишком медленно.

– Как ты себя чувствуешь? – через некоторое время спросил Рами.

– Как будто тону, – признался Робин.

– Нет, ты не тонешь. У тебя просто была истерика. Мы вернемся на факторию, ты выпьешь стакан воды…

– Это называется «янхо»[984], – сказал Робин. – Так она называла опиум. «Ян» означает иностранный, «хо» – товар. А «янхо» – иностранный товар. Так здесь называют все подряд. Люди ян. Ян гильдии. «Янхоже» – одержимость иностранными товарами, опиумом. И я. То, что исходит от меня. Я тоже ян.

Они остановились у моста, под ним сновали на сампанах рыбаки. Из-за постоянного гула, какофонии языка, от которого он уже отвык, так что теперь приходилось сосредоточенно расшифровывать, Робину хотелось зажать уши руками, преградить путь любым звукам из того места, которое должно быть его домом, но не выглядело таковым.

– Прости, что не рассказал тебе о «Гермесе», – сказал он.

Рами вздохнул.

– Не сейчас, Птах.

– Я должен был тебе рассказать, – не мог успокоиться Робин. – Должен был, но не рассказал, потому что все это до сих пор разделяется у меня в мыслях, и я не мог составить вместе два фрагмента, потому что просто не замечал… Не знаю, почему я не замечал…

Рами долго смотрел на него в молчании, а потом шагнул ближе, и теперь они стояли бок о бок, глядя на воду.

– А знаешь, – тихо произнес Рами, – сэр Хорас Уилсон, мой опекун, однажды взял меня на маковое поле, в которое он вложил капитал. В Западной Бенгалии. Кажется, я тебе об этом не рассказывал. В Бенгалии, Бихаре и Патне было много таких полей. Сэр Хорас владел долей на одной плантации. Он так гордился этим, называл будущим колониальной торговли. Он заставил меня пожать руки работникам на поле. Сказал, что когда-нибудь я стану управляющим. Мак изменит все, так он говорил. Возместит торговый дефицит. Я никогда не забуду увиденное. – Он облокотился о перила моста и вздохнул. – Сплошное море цветов, ряд за рядом. Такого ярко-алого цвета, что вся земля выглядела больной, кровоточащей. Мак рос по всей округе. Потом его собирали и отправляли в Калькутту, а оттуда на частных торговых судах везли сюда. Два самых популярных сорта опиума называются «патна» и «малва». Это районы в Индии. Из моего дома прямиком в твой, Птах. Забавно, правда? – Рами покосился на него. – Британцы превратили мою родину в военизированное наркогосударство, чтобы накачивать наркотиками твою. Вот так нас соединила империя.

И тут Робин понял, какая огромная паутина опутывает его разум. Хлопок из Индии в Британию, опиум из Индии в Китай, серебро, превращающееся в Китае в чай и фарфор, и все течет обратно в Британию. Звучало вроде бы абстрактно, просто название товаров со стоимостью, но, как оказалось, это отнюдь не абстракция, стоит только понять, в какой паутине живешь и что твой образ жизни основан на эксплуатации, стоит только увидеть, как маячат над головой боль и тяжкий труд колоний.

– Как мерзко, – прошептал он. – Мерзко, мерзко, мерзко…

– Но это же просто торговля, – сказал Рами. – От нее выигрывают все, и все получают прибыль, правда, одна страна выигрывает больше всех. Постоянный доход, в этом же логика, верно? Так зачем же нам пытаться вырваться? Суть в том, Птах, что я, кажется, понимаю, почему ты не замечал этого раньше. Почти никто не замечает.

Свободная торговля. Это всегда была главная линия британцев – свободная торговля, свободная конкуренция, одно поле для всех игроков. Только в итоге все совсем не так. Свободная торговля на самом деле означает доминирование Британской империи, ведь что может быть свободного в торговле, которую поддерживает огромный военно-морской флот, обеспечивая безопасный доступ к морям? Когда обычные торговые компании могут развязать войну, влиять на налоги и вершить гражданский и уголовный суд?

Гриффин имел право на злость, подумал Робин, но был не прав, считая, будто это можно как-то изменить. Эта торговая сеть высечена в камне. Ничто не изменит такое положение дел: слишком много частных интересов, слишком много денег на кону. Можно понять, куда все это заведет, но власть имущие сами получают барыши, а те, кто страдает от таких обстоятельств, и вовсе лишены власти.

– Об этом так просто забыть, – сказал Робин. – В смысле, на чем все основано. Потому что, когда ты в Оксфорде, в башне, это лишь слова, лишь бесплотные идеи. Но мир куда больше, чем я думал…

– Он именно настолько большой, как мы думали, – сказал Рами. – Просто мы забыли о том, что все остальное в нем тоже имеет значение. Мы научились не замечать того, что находится у нас прямо перед носом.

– Но теперь я вижу, по крайней мере, понимаю гораздо лучше, и это разрывает мне сердце, Рами, хотя я даже не понимаю почему. Как будто… как будто…

Как будто что? Как будто он не видел ничего поистине ужасного? Как будто он не видел рабского труда на