Лунная Ведьма, Король-Паук - Марлон Джеймс

Еще две несут блестящие тыквы с кожаными ремешками в качестве сумок, а у одной через плечо повязан большой оранжевый кушак, в котором лежит ребенок. Вот они какие, женщины Фасиси. Соголон ничего о них не знает. Женщины перешептываются и смеются поверх городского шума, который она до этого и не замечала. Крики, хохот, пересуды, ругань, взывания, молитвы. Кто-то требует вернуть деньги: «Ах ты плут, рассчитываешься за приданое, думая всучить мне моего же козла!», «Ну и иди, иди сейчас к своей сварливой жене!», «А вот я лучше не пойду и выпью еще пива!», и «Это не тот, о ком я думаю, с той-то разудалой кумушкой?», и «Да, я сам слышал, ее призвали обратно ко двору». И другие вольные разговоры, и раздраженные возгласы, и пьяное стихоплетство – на него Соголон некстати отвлеклась и чуть не пропустила еще много интересного. Она даже приостанавливается, чуть ли не понукая свою лошадь тоже посмотреть на женщин: дескать, позвольте познакомиться.

Фасиси не думает спать, как и Соголон. Дома здесь выше, чем большинство домов в Конгоре, хотя в них и меньше этажей, потому что на горе, как бы высоко вы ни поднимались, есть часть, что расположена сверху. Район знати, по словам Кеме, который весьма отличается от остального Фасиси – этого он не говорит, но она догадывается. Если это квартал знати, то можно себе представить, кто будет жить выше. С того места, где они находятся, единственно, что видит глаз, это стены, подобные той, через которую они проехали. «Дворец, двор, король» – все эти слова ей известны, но они плохо укладываются в голове. Хозяин и хозяйка – единственные дворяне, которые ей знакомы. Но вот они с госпожой здесь и уже на подходе.

Наконец-то высовывает в окошко голову хозяйка. Соголон притормаживает лошадь. Она ждет, что ей скажут, приказ или проклятие, но хозяйка не произносит ничего. Губы ее приоткрываются да так и замирают, а глаза едва заметно помаргивают. На улице слишком шумно, и ее вздох не достигает слуха. Стена, что впереди, выглядит неприступной. Вряд ли дворец, потому что внутри скрываются всего три башни с дымоотводами в крыше, похожими на соски. Соголон непроизвольно хихикает. Кеме косится, будто собираясь задать вопрос, но ничего не говорит. До стен дворца уже рукой подать. Кеме натягивает поводья, и все следуют за ним. Еще одна синяя от сумрака улица, окруженная стенами, дверями и окнами, часть которых сейчас закрывают изнутри.

Они минуют здания, величественные как дворцы, с каменными арками, ступенями, куполообразными крышами, в некоторых из которых восходят по ступеням люди в синих одеждах, чинно опустив головы. «Монахи», – вспоминает она слова о них в публичном доме. А здесь совсем наоборот, это дом для поклонения всемогущим богам. Провожатый сворачивает на другую улицу, более узкую, чем когда-либо. Семикрылы, ехавшие рядом с караваном, отступают назад. Мимо протискиваются две женщины с корзинами на головах, а один мужчина ныряет в дверной проход. Соголон держится рядом с Кеме, но глаза у нее прикованы к этим домам с обеих сторон, все с балконами и висячими садами – две вещи, для которых у нее просто нет слов. А с балконов мужчины, женщины и дети возбужденно кричат на лошадей.

Процессию останавливает какая-то суета на перекрестке. Стремительный цокот копыт, с дороги отпрыгивают двое праздных зевак. Мимо проносятся две колесницы, в каждой по два седока: один стоит и щелкает над лошадьми кнутом, второй сидит и рассматривает что-то у себя в руках. Оба мужчины в белых одеяниях, скрепленных пряжкой на одном плече. Вся эта суматоха привлекает к окну хозяйку.

– Остановись. Стой, кому говорят! – командует она дважды, прежде чем близнец слышит. – Соголон. Соголон!

Та спешивается и спешит к своей госпоже.

– Скверная девчонка, ты не слышала, что я тебя звала?

– Мне пришлось спешиться, чтобы к вам подойди, госпожа.

– Еще бы ты не спешилась. Эта улица такая узкая, что пролезет только женщина без грудей, язви ее. Почему эта улица, и что всё это значит? Отвечай скорее.

– Госпожа, я не знаю, о чем вы.

– Если я глупа, то я глупа. Но даже мои глупые глаза ясно видят, что это не королевский квартал. Мы прибыли в Фасиси?

– Да, госпожа.

– Тогда что это за место?

– Фасиси, госпожа…

– Девчонка, не заставляй меня обрушиваться на тебя громами средь ясного неба. Ты знаешь, как уже долго меня ждут при дворе? Клянусь, я спущу шкуру со всех вас, если вы заставите меня опоздать. Скоро уже ночь на дворе.

– Я спрошу у Кеме, госпожа.

– Кеме? Да сосать вам вымя бесплодной коровы! Кто такой Кеме?

– Наш провожатый.

– Ах провожатый. Так вот, для того провожатого у тебя не должно быть никакого другого названия, кроме как про-во-жа-тый. Я ясно выражаюсь?

– Ой.

– «Ой» – это верно. Это правильно. Твои дни с мисс Азорой давно миновали, девочка.

– Я не…

– Я не задавала тебе никаких вопросов; зачем ты мне отвечаешь? Голова того провожатого такая же ветреная, как у тебя?

– Не знаю, госпожа.

– Ничего, я узнаю сама. Ну-ка посторонись.

Кеме еще лишь пробирается к шатру, а в него уже вонзаются молнии госпожи Комвоно, желающей знать, не провалились ли у него глаза в штаны, а вместо них по бокам от носа остались две отхожие дырки, и что если караван сейчас не рядом с дворцовой оградой Фасиси, то, значит, они совершенно не в том месте.

– Так что это за место? – наконец осведомляется она.

– Углико.

– Какой же это Углико. Вокруг одна торговля.

– Торговая сторона Углико, почтенная.

– Торговая сторона? Так вот что нынче делают деньги – покупают благородство?

– Всё с благословения Короля, почтенная.

– А дальше что, торговаться будут и дворянские звания? Сколько стоит быть священником? Страшно подумать, но кто-то ведь может заплатить и за то, чтобы стать гриотом! В любом случае прошу доставить меня куда-то в другое место.

– Здесь вы останетесь до тех пор, пока венценосец не призовет вас ко двору.

– Что ты мне сказал? Остаться? Даже ступить сюда моими ступнями? Да ты в уме ли?

И дальше, и больше: действительно ли она не ослышалась, что ей, особе благородного происхождения, состоявшей в замужестве с персоной еще более знатной – человеком, чья родословная уходит к