"Современная зарубежная фантастика-2". Компиляция. Книги 1-24 - Дженн Лайонс

Два года спустя, в 1833 году, сэр Гораций Уилсон покинул Калькутту, чтобы занять место первой кафедры санскрита в Оксфордском университете.[839] Мистер и миссис Мирза знали, что лучше не протестовать, когда Уилсон предложил взять их сына с собой в Англию, и Рами не осуждал своих родителей за то, что они не боролись за то, чтобы он остался с ними. (К тому времени он уже знал, как опасно бросать вызов белому человеку).

— Мои сотрудники будут воспитывать его в Йоркшире, — объяснил Уилсон. — Я буду навещать его, когда смогу взять отпуск в университете. Потом, когда он вырастет, я зачислю его в Университетский колледж. Чарльз Тревельян, возможно, прав, и английский язык может быть путем вперед для туземцев, но для ученых индийские языки еще не потеряли своей ценности. Английский достаточно хорош для тех парней из гражданской администрации, но нам нужны наши настоящие гении, изучающие персидский и арабский, не так ли? Кто-то должен поддерживать древние традиции.

Семья Рами попрощалась с ним в доках. Он не взял с собой много вещей: через полгода он перерастет всю одежду, которую привез.

Мать прижалась к его лицу и поцеловала его в лоб.

— Обязательно пиши. Раз в месяц — нет, раз в неделю — и обязательно молись…

— Да, Амма.

Сестры вцепились в его куртку.

— Ты пришлешь подарки? — спрашивали они. — Ты встретишься с королем?

— Да, — сказал он. — И нет, мне это не интересно.

Его отец стоял чуть поодаль, наблюдая за женой и детьми, напряженно моргая, словно пытаясь все запомнить. Наконец, когда прозвучал звонок на посадку, он обнял сына и прошептал:

— Allah hafiz.[840] Напиши своей матери.

— Да, Аббу.

— Не забывай, кто ты, Рамиз.

— Да, Аббу.

Рами тогда было четырнадцать лет, и он был достаточно взрослым, чтобы понять значение гордости. Рами намеревался не только помнить. Ведь теперь он понимал, почему отец улыбнулся в тот день в гостиной — не от слабости или покорности, не из страха перед расправой. Он играл свою роль. Он показывал Рами, как это делается.

— Лги, Рамиз. Это был урок, самый важный урок, который ему когда-либо преподавали. Прячься, Рамиз. Показывай миру то, что они хотят; создай себе образ, который они хотят видеть, потому что, захватив контроль над историей, ты, в свою очередь, контролируешь их. Скрывай свою веру, скрывай свои молитвы, ибо Аллах все равно узнает твое сердце.

И что за спектакль разыграл Рами. Он без труда ориентировался в английском высшем обществе — в Калькутте была своя доля английских таверн, мюзик-холлов и театров, и то, что он видел в Йоркшире, было не более чем расширением элитного микрокосмоса, в котором он вырос. Он усиливал и ослаблял свой акцент в зависимости от аудитории. Он усвоил все причудливые представления англичан о его народе, развивал их, как искусный драматург, и выплескивал обратно. Он знал, когда нужно сыграть ласкара, домового, принца. Он знал, когда нужно льстить, а когда заниматься самоуничижением. Он мог бы написать диссертацию о белой гордости, о белом любопытстве. Он знал, как сделать себя объектом восхищения и одновременно нейтрализовать себя как угрозу. Он отточил величайший из всех трюков — обмануть англичанина, заставив его смотреть на него с уважением.

Он настолько преуспел в этом, что почти потерял себя в этом искусстве. Опасная ловушка, когда игрок верит своим рассказам, ослепленный аплодисментами. Он мог представить себя аспирантом, осыпанным знаками отличия и наградами. Богато оплачиваемым адвокатом по юридическим делам. Признанным спонтанным переводчиком, курсирующим туда-сюда между Лондоном и Калькуттой, привозящим богатства и подарки для своей семьи каждый раз, когда он возвращался.

И это иногда пугало его, как легко он танцевал вокруг Оксфорда, каким достижимым казалось это воображаемое будущее. Снаружи он был ослепителен. Внутри он чувствовал себя обманщиком, предателем. И он уже начинал отчаиваться, задаваться вопросом, не станет ли он лакеем империи, как задумывал Уилсон, ведь путей антиколониального сопротивления казалось так мало, и они были так безнадежны.

До третьего курса, когда Энтони Риббен воскрес из мертвых и спросил: «Присоединишься ли ты к нам?».

И Рами, не колеблясь, посмотрел ему в глаза и ответил: «Да».

Глава шестнадцатая

Кажется совершенно определенным, что китайцы, народ, делающий деньги и любящий деньги, так же сильно пристрастились к торговле и как любой народ на земле стремятся к коммерческому общению с чужаками.

ДЖОН КРАВФУРД, «Китайская империя и торговля».

Наступило утро. Робин поднялся, умылся и оделся для занятий. Возле дома он встретил Рами. Никто не сказал ни слова, они молча подошли к двери башни, которая, несмотря на внезапный страх Робина, открылась, чтобы впустить их. Они опоздали; профессор Крафт уже читала лекцию, когда они заняли свои места. Летти бросила на них раздраженный взгляд. Виктория кивнула Робину, ее лицо было непостижимым. Профессор Крафт продолжала, словно не замечая их; так она всегда поступала с опоздавшими. Они достали ручки и начали делать записи о Таците и его колючих аблативных абсолютах.

Комната казалась одновременно и обыденной, и душераздирающе прекрасной: утренний свет струился сквозь витражные окна, отбрасывая красочные узоры на полированные деревянные парты; чистый скрежет мела о доску; сладковатый древесный запах старых книг. Мечта; это была невозможная мечта, этот хрупкий, прекрасный мир, в котором, за цену его убеждений, ему было позволено остаться.

В тот же день они получили извещения о том, что нужно готовиться к отъезду в Кантон через Лондон к одиннадцатому октября — на следующий день. Они проведут три недели в Китае — две в Кантоне и одну в Макао — и затем остановятся на Маврикии на десять дней по пути домой.

«Ваши пункты назначения находятся в умеренном климате, но во время морского путешествия может быть прохладно, — говорилось в уведомлении. — Возьмите с собой толстый плащ».

— Не слишком ли рано? — спросила Летти. — Я думала, мы поедем только после экзаменов.

— Здесь все объясняется. — Рами постучал пальцем по нижней части страницы. — Особые обстоятельства в Кантоне — им не хватает переводчиков с китайского, и они хотят, чтобы баблеры восполнили этот пробел, поэтому они перенесли наше путешествие на более ранний срок.

— Ну, это здорово! — Летти сияла. — Это будет наш первый шанс выйти в мир и что-то сделать.

Робин, Рами и Виктория обменялись взглядами друг с другом. У них было одно и то же подозрение — что этот внезапный отъезд как-то связан с пятничным вечером. Но они не могли знать, что это означает для предполагаемой невиновности