"Современная зарубежная фантастика-2". Компиляция. Книги 1-24 - Дженн Лайонс

развивались слишком далеко друг от друга по смыслу, чтобы перевод был правдоподобным, можно было попробовать добавить третий или даже четвертый язык в качестве посредника. Если все эти слова были выгравированы в хронологическом порядке эволюции, то это могло бы направить искажение смысла более точно в нужное русло. Другой связанный с этим прием — выявление второго этимона: еще одного источника, который мог вмешаться в эволюцию значения. Например, французское fermer («закрывать, запирать»), очевидно, основано на латинском firmāre («делать твердым, укреплять»), но на него также повлияло латинское ferrum, означающее «железо». Fermer, firmāre и ferrum гипотетически могли бы создать несокрушимый замок.

Все эти методы хорошо звучали в теории. Но воспроизвести их было гораздо сложнее. В конце концов, самое сложное было придумать подходящую пару. Для вдохновения они достали копию «Current Ledger» — полный список используемых в Империи пар соврадений за тот год — и просмотрели его в поисках идей.

— Смотри, — сказала Летти, указывая на строчку на первой странице. — Я поняла, как они заставляют работать эти трамваи без водителя.

— Какие трамваи? — спросил Рами.

— Разве ты не видел, как они ходят в Лондоне? — сказала Летти. — Они движутся сами по себе, но ими никто не управляет.

— Я всегда думал, что там есть какой-то внутренний механизм, — сказал Робин. — Как двигатель, конечно…

— Это верно для больших трамваев, — сказала Летти. — Но маленькие грузовые трамваи не такие уж и большие. Разве вы не заметили, что они, кажется, тянут сами себя? Она взволнованно ткнула пальцем в страницу. В рельсах есть полосы. Рельсы — это родственное слово trecken, из среднеголландского, которое означает тянуть — особенно когда вы проходите через французского посредника. И теперь у вас есть два слова, которые означают то, что мы считаем треком, но только одно из них подразумевает движущую силу. В результате рельсы сами тянут тележки вперед. Это великолепно.

— О, хорошо, — сказал Рами. — Нам осталось только совершить революцию в транспортной инфраструктуре во время экзаменов, и все будет готово.

Они могли бы часами читать бухгалтерскую книгу, которая была полна бесконечно интересных и поразительно гениальных инноваций. Многие из них, как обнаружил Робин, были придуманы профессором Ловеллом. Одна особенно гениальная пара была переведена с китайского иероглифа gǔ (古), означающего «старый или престарелый», и английского «old». Китайский иероглиф gǔ несет в себе коннотацию долговечности и прочности; действительно, тот же иероглиф 古 присутствует в иероглифе gù (固), который означает «твердый, сильный или прочный». Связь понятий «долговечность» и «древность» помогала предотвратить разрушение техники со временем; фактически, чем дольше она использовалась, тем надежнее становилась.

— Кто такая Эвелин Брук? — спросил Рами, пролистывая последние записи на задней странице.

— Эвелин Брук? — повторил Робин. — Почему это звучит знакомо?

— Кто бы она ни была, она гений. — Рами указал на страницу. — Смотри, у нее более двенадцати пар совпадений только за 1833 год. У большинства выпускников не больше пяти.

— Подожди, — сказала Летти. — Ты имеешь в виду Иви?

Рами нахмурился.

— Иви?

— Стол, — сказала Летти. — Помнишь? В тот раз, когда Плэйфер набросился на меня за то, что я села не на тот стул? Он сказал, что это стул Иви.

— Полагаю, она очень требовательна, — сказала Виктория. — И ей не нравится, когда люди портят ее вещи.

— Но никто не передвигал ее вещи с того утра, — сказала Летти. — Я заметила. Прошло несколько месяцев. И те книги и ручки лежат там, где она их оставила. Значит, либо она до ужаса бережно относится к своим вещам, либо она вообще не возвращалась за этот стол.

Пока они листали бухгалтерскую книгу, другая теория становилась все более очевидной. В период с 1833 по 1834 год Иви была очень плодовита, но к 1835 году ее исследования полностью сошли на нет. Ни одной инновации за последние пять лет. Они никогда не встречали Иви Брук на факультетских вечеринках или ужинах; она не читала лекций, не проводила семинаров. Кем бы ни была Эвелин Брук, какой бы блестящей она ни была, она явно больше не работала в Вавилоне.

— Погодите, — сказала Виктория. — Предположим, она окончила университет в 1833 году. Тогда она была бы в одном классе со Стерлингом Джонсом. И Энтони.

И Гриффином, понял Робин, хотя и не сказал этого вслух.

— Возможно, она тоже погибла в море, — сказала Летти.

— Проклятый класс, — заметил Рами.

В комнате вдруг стало очень холодно.

— Предположим, мы вернемся к проверке, — предложила Виктория. Никто не возражал.

Поздним вечером, когда они так долго смотрели в свои книги, что уже не могли соображать, они играли в придумывание неправдоподобных пар, которые могли бы помочь им сдать экзамен.

Однажды Робин выиграл с помощью jīxīn.

— В Кантоне матери отправляли своих сыновей на императорские экзамены с завтраком из куриных сердечек, — объяснил он. — Потому что куриные сердечки — jīxīn — звучит похоже на jìxing, что означает память.[823]

— И что бы это дало? — Рами фыркнул. — Разбросать по всей бумаге кусочки чертовой курицы?

— Или сделает ваше сердце размером с куриное, — сказала Виктория. — Представь, в один момент у тебя сердце нормального размера, а в другой — меньше наперстка, и оно не может перекачивать всю кровь, необходимую для выживания, и ты падаешь…

— Господи, Виктория, — сказал Робин. — Это нездорово.

— Нет, это просто, — сказала Летти. — Это метафора жертвоприношения — ключевым моментом является торговля. Кровь курицы — сердце курицы — это то, что поддерживает вашу память. Так что тебе нужно только принести курицу в жертву богам, и ты пройдешь.

Они уставились друг на друга. Было уже очень поздно, и никто из них не выспался. Все они сейчас страдали от своеобразного безумия очень напуганных и очень решительных людей, безумия, из-за которого академия казалась такой же опасной, как поле боя.

Если бы Летти предложила им прямо сейчас разграбить курятник, никто из них не раздумывая последовал бы за ней.

Наступила роковая неделя. Они подготовились как нельзя лучше. Им обещали честный экзамен при условии, что они выполнят свою работу, и они ее выполнили. Они, конечно, были напуганы, но в то же время были уверены в себе. В конце концов, эти экзамены были именно тем, к чему их готовили последние два с половиной года, не больше и не меньше.

Работа профессора Чакраварти была самой простой из всех. Робин должен был незаметно перевести отрывок из классического китайского языка длиной в пятьсот символов, который сочинил профессор Чакраварти. Это была очаровательная притча о добродетельном человеке, который теряет одну козу в тутовом поле, но находит другую. После экзамена Робин понял,