Повелитель тьмы - Amazerak

которую император вместе с гвардией победил. С вождём, что ли, сражались, я не поняла?

— Нет, не с вождём. Вождь по сравнению с той громадой — младенец. Та тварь была в разы сильнее, и били её двести владеющих одновременно, из которых треть отправилась на кладбище и в госпитали.

— Боже мой, да что же за чудище такое вы встретили? Откуда оно взялось?

— Из тёмной области, конечно же. И таких там, думаю, много. Хотелось бы надеяться, что вам не придётся столкнуться ними, но… боюсь, избежать этого не получится. Мы, считай, только начали в тёмную область прорываться. Что ждёт впереди, никто сказать не может.

— Да уж, страсти какие творятся. Ну ничего, будем готовы.

— Мам, ну что вы заладили? — вклинилась Марина. — Всё о службе, да о каких-то монстрах жутких. Это, по-твоему, тема для разговоров за столом? Поговорить больше не о чем?

— Марина, не перебивай, пожалуйста, старших, — произнесла строго Вероника, но это не подействовало.

— Старших? Почему во множественном числе? Не все тут старшие, — язвительно заметила Марина, бросив на меня насмешливый взгляд.

— Марина, хватит.

— Ладно-ладно, молчу. Простите меня за мой острый язык, — насмешливо проговорила девушка.

— Простите её, Алексей, такая она у меня, не слушается мать ни в какую. А знаешь что, Марин, раз уж тебе не нравится наша беседа, тогда почему бы тебе самой не завести разговор? Надеюсь, у тебя найдутся темы, кроме твоей академии или какой-нибудь банальности вроде погоды?

Вероника всё-таки умела приструнить свою дерзкую дочь. От моих глаз не укрылось, что Марина в первые секунды смутилась, но быстро взяла себя в руки и натянула вежливую улыбку.

— Хорошо, как скажешь, матушка. Если не хочешь о погоде, давайте поговорим… об искусстве, например. Вы слышали про фестиваль авторского кино в Париже? Наверное, нет, поскольку месяцами не вылезаете из лесов. Скоро одичаете там со своими тёмными.

Марина, по всей видимости, не собиралась спускать мамаше колкости.

— Ну почему же? Я читала об этом, — парировала Вероника. — Только вот лично я предпочитаю театр. Это древнее искусство к тому же более живое. Кино — суррогат. Кроме красивой картинки там ничего и нет.

— Ну почему же? Между прочим, во многих кинокартинах поднимаются очень глубокие проблемы и актуальные темы. А театральные постановки почти все ставят по пьесам девятнадцатого века. Ну и что, скажи, в них почерпнуть современному человеку? Зачем это лицедейство ради лицедейства?

— Ты, видимо, Марина, не понимаешь, что некоторые темы — вечны, — заметила Вероника. — Ну это не страшно. Дорастёшь — поймёшь.

Мать с дочерью увлеклись попытками тонко высмеять друг друга, в чём они обе были хороши. Я же полностью выпал из разговора, поскольку не разбирался ни в кино, ни в театре даже своего мира, не говоря уж про этот.

Все наши произведения искусства канули в Лету. Никто давно не спонсировал производство новых фильмов, а театр остался разве что любительский. Когда мир на краю гибели, развлечения уходят на второй план, а в первую очередь всех волнует вопрос выживания.

Эту мысль я и выразил, когда Марина обратилась ко мне с просьбой высказаться по теме.

— Знаете, дамы, если мы не одолеем тёмных, то всё остальное перестанет иметь значение. Про какие смыслы вы ведёте речь? Смысл для нас один — выжить и загнать тварей обратно в их бездны.

— Опять вы за своё, — надменно улыбнулась Марина. — А между прочим, жизнь этим не ограничивается.

— Я рад, что не ограничивается, и надеюсь, так оно и останется, — я кинул взгляд на часы. — Знаете, время позднее, мне, пожалуй, пора.

— Так скоро? Ещё и девяти нет, — заметила Вероника.

— Пока доеду, пока то, да сё. Да и вам собираться надо в путь. Поэтому не буду мешать.

Марина проводила меня до холла, а Вероника накинула короткое пальто с меховым воротничком и вышла вместе со мной на улицу. Мы оказались на площадке, огороженной с одной стороны забором, с другой — воротами, с третьей — гаражом, с четвёртой — стеной дома. Моя «Волга» стояла здесь.

— Извини мою дочь, Алексей, — виновато улыбнулась Вероника, перейдя на «ты», тогда как на людях мы старались придерживаться этикета. — Иногда она такая вредная, слов нет. Не знаю, что на неё нашло. Обычно она рада гостям, а сегодня с самого утра не в духе с какой-то стати. Опять в голову какая-нибудь глупость ударила.

Я усмехнулся:

— Ничего страшного. Я не в обижаюсь. Она забавная. Оживила нашу скучную беседу. Поэтому спасибо за ужин, мне у вас понравилось.

— Всё от недостатка воспитания. Что отец пример показывал лишь в том, как деньги проигрывать в карты, что я ей совсем не занимаюсь, на границе торчу постоянно. Гувернёров и вовсе ни во что не ставит. Надеюсь, хотя бы в академии ей мозги вправят. Там ведь сюсюкаться не станут. Замуж бы отдать — и дело к стороне.

— Есть уже кандидатура?

— Откуда? Семья у нас небогатая, желающие в очередь не выстраиваются. Может, у Маринки есть какие ухажёры в академии. Чёрт их знает, что у них там происходит. Но не думаю, что у парней её возраста серьёзные намерениями. Как бы ошибок не натворила по молодости.

— Может, найдёте кого. Девчонка симпатичная, хоть и с характером.

— Да, ей крепкая рука нужна.

— Ты, кстати, над моим предложением думала? Пойдёшь ко мне на службу?

— Думала, естественно. Можно и пойти, почему нет? В июле контракт закончится, тогда поговорим. Мне, правда, настойчиво предлагают продлить, но… вряд ли.

— Надоела армейская жизнь?

— Надоела… — Вероника вздохнула и уставилась в сторону. — Надоело видеть всё это. Как людей тёмные выкашивают, как мёртвых и калек после каждого сражения десятками увозят. Надоело чувствовать ответственность за жизни, которые ты всё равно не можешь сберечь. За полгода в моём батальоне сменилось более пятидесяти процентов личного состава. Скажи, это нормально?

— Поверь, бывает и хуже. Но я тебя прекрасно понимаю. Тебе действительно стоит заняться чем-то другим.

— Ну вот если до лета доживу, займусь. Только знаешь, какое обстоятельство меня смущает?

— Ну?

— Странно будет выглядеть, что княгиня устраивается на службу к другому аристократу. Пусть не рядовым сотрудником, но всё равно странно.

— Общественное мнение, значит, тебя останавливает?

— Скорее, собственная гордость,