Елена Долгова - Маги и мошенники

– Потом расскажу, кажется, я сам не знаю как, вызвал подмогу, – пробормотал в ответ обескураженный Хронист. И тут же, отбросив мешки, выскочил из убежища едва ли не под копыта коней.

Шпион императора, богохульствуя в душе, зачерпнул пригоршню жирной грязи и растер ее по собственному лицу – риск быть узнанным Бретоном решительно перевешивал требования чистоплотности.

Ересиарх остановил коня так, что благородное животное вскинулось на дыбы. Он спешился и заключил в братские объятия лишь наполовину пришедшего в себя Штокмана.

– Ты жив, брат мой! Враг повержен, бог сохранил твою жизнь для святого служения.

Затем предводитель мятежа обратился к Людвигу и Хронисту:

– Братья, отвага и смелость ваша – славный дар на алтарь справедливости.

Адальберт приосанился, одновременно храня лукавый вид. Фон Фирхоф почесал бровь, заодно благоразумия ради как следует размазывая по лицу грязь.

– Следуйте за мной. Сотоварищи дадут вам место в седлах, – сумрачно и гордо заявил ересиарх.

Людвигу пришлось устроиться в седле тяжеловоза позади парня, видом напоминавшего оружейника. Адальберт последовал его примеру, составив компанию крестьянину.

– Вперед, в Толоссу! – возвысил голос Клаус Бретон. – Слава Господу и дорога Братству!

Еретики в который уже раз грянули псалом, грубые голоса сплетались с раскатами отдаленного грома, дождь утих, в воздухе пахло грозовой свежестью, волны все так же плескали о прибрежные валуны.

Сцена получилась величественная, но это совершенно не радовало фон Фирхофа – побег из мятежного города безнадежно провалился. Промокший до нитки Адальберт с довольным видом трясся на лошадином крупе. Разинутая пасть ворот снова поглотила отважный отряд, копыта боевых битюгов молотили по мостовой.

…Незадачливые беглецы покинули седла тяжеловозов на площади перед ратушей и вернулись в ту самую привратницкую, из которой утром решительно начали свой путь. Людвиг смыл с лица грязь и плеснул в глиняные кружки вина:

– Как ваша рана, дружище Вольф?

Мнимый Россенхель стащил порванный и насквозь промокший плащ.

– Почти не беспокоит.

– Отменно. Я смотрю, вы к тому же исцарапали руку?

– Немного.

– И подмога пришла как нельзя вовремя…

Адальберт вздохнул и с двусмысленным видом уставился на огонь в очаге. Раздался веселый стук деревянных подошв и в комнату, подобрав юбчонки, впорхнули две девушки лет шестнадцати. Их длинные волосы – золотые у одной, а у другой – темно-пепельные, тугими кольцами рассыпались по стройным спинкам.

– Откуда вы, ангелы? – поинтересовался Хронист.

– Не сомневайтесь, Россенхель, – заверил его Людвиг. – Юные толоссийки искренне любят адептусов правильной веры… У вас найдется серебряная марка на зубок ангелочку?

– Я думал, ересь бретонистов предполагает аскетизм и добродетель.

– Конечно, только местные девушки не искушены в богословии, зато хорошо знают, что такое бедность…

– Ах, любезный Людвиг! – спустя некоторое время заявил Адальберт-Вольф Россенхель, – моя история сама просится на язык.

Он намотал на указательный палец желтые кудряшки прикорнувшей на его плече красотки и меланхолично продолжил:

– Странствуя в пределах Империи, я встречал множество разнообразных людей. Одни были добры, другие – не очень. Более всего, как мне кажется, среди них встречалось разных мастей дураков. А те, что неизменно оставались умны, фатально склонялись к мошенничеству. Меня семнадцать раз обворовывали, пять раз грабили и тринадцать раз пытались убить. Сам же я двадцать семь раз склонял к сожительству девиц разных сословий и даже пытался плутовать в кости…

Слегка шокированный болтливостью Хрониста, наполовину трезвый фон Фирхоф внимательно уставился на обнажившееся дно кружки – вина там оставалось совсем чуть-чуть. Девушка с пепельными косами изрядно захмелела. Она, хихикая, устроилась на коленях Людвига и явно не собиралась оттуда слезать.

– Я наткнулся на вас случайно, – заявил тем временем совершенно пьяный Адальберт. – И с тех пор готов благословлять фортуну – так вы находчивы и умны. Вы искусный лекарь. И при этом вы самый честный, открытый и порядочный человек, которого я встречал под небом Церена…

«Как бы не так», – подумал шпион императора.

– …мне мучительно хочется поделиться с кем-то своей историей, и нет более достойного доверия лица, нежели вы, Ренгер. Молчание, которое длится месяцами – это сущая пытка. Любезный друг, вас не поразило наше сегодняшнее чудесное избавление?..

– Не поразило ни в коей мере. В конце концов, разъезды бретонистов постоянно рыщут вокруг Толоссы. Стоит ли удивляться тому, что один из отрядов вспугнул разбойников?

– Не все так просто… Вы не выдадите моей тайны?

– За кого вы принимаете меня? – с деланной обидой нахмурился фон Фирхоф.

– Я верю вам, верный друг! Я открою вам тайну…

…Людвиг терпеливо дослушал цветистые откровения наиболее прославленного политического преступника Империи. Ничего особо нового он не узнал. Впрочем, одна подробность все-таки в немалой степени поразила его.

– Как вы додумались использовать стилет вместо пера, а вместо пергамента – кожу своей руки?

– Поверьте, додуматься использовать собственную кожу вместо телячьей совсем не трудно, если речь идет о спасении шкуры…

Он трусоват – с удовлетворением подумал Людвиг. Похищение не удалось, не беда, в конце концов, получится в другой раз. Если пленить этого поддельного Вольфа Россенхеля, императору будет не трудно сломить и подчинить его. Я сжег гримуары и in-folio, даже безвредное in-quarto нашего приятеля-румийца. Этого тоже оказалось недостаточно. Ну что ж, значит, кроме всего прочего, мне придется отобрать у Адальберта стилет. Кожа этого человека слишком большая магическая ценность, чтобы царапать ее просто так.

Нетрезвый Адальберт помотал головой и добавил с искренней, прочувствованной грустью:

– Вы не представляете, Ренгер, насколько тяжела моя жизнь. Почему-то человека, обладающего мистической властью, принято считать либо счастливейшим созданием, либо сумрачным злодеем. Но это же ужасное заблуждение! Все сочиненные мною милости судьбы самым подозрительным образом выходят мне же боком…

– Неужели?

– Ну конечно, разумеется! Допустим, я пожелаю воздвигнуть себе статую из золота высотой в сто футов…

– И что?

– Как только она будет воздвигнута по мановению пера, к ней сбегутся все разбойники округи. Разумеется, я буду тут же убит, колосс разбит на куски, цены на золото упадут, на лалы и изумруды – поднимутся, ювелирный рынок Империи и Уэстока рухнет в глубочайший кризис, и…

– Вы правы. Ни в коем случае не воздвигайте статуй. Впрочем, решить проблему с разбойниками, должно быть, не столь уж сложно?

– Не торопитесь, мой легковерный друг. Допустим, я пожелаю иметь надежную охрану, но вызванные из небытия воины уже не способны исчезнуть! Обосновавшись в реальности, они потребуют жалованье, поневоле превращая меня в лучшем случае в капитана наемников, а в худшем – в еще одного вожака странствующих бандитов.

– Вы могли бы пожелать себе земли, титул, замок, прочное положение в рядах дворянства Церена.

– Для того, чтобы получить некие земли, я должен придумать, куда деть их хозяина. За каждым из таких баронов, между прочим, не одна сотня крепких и немилосердных родичей, о которых я до поры до времени никакого понятия не имею…

– А нельзя…

– Что?

– Отменить их существование, скажем так – изначально… Раз! И их нет.

Адальберт потер пятерней нахмуренный лоб:

– Не выйдет.

– Почему?

– Они сами со всеми своими буйными предками уже вросли в реальность Империи. Я не настолько сведущ, чтобы в широких масштабах достоверно переделывать историю…

– Не может быть! Бывает же, в конце концов альтернатива.

– Беда в том, что мне-то в этой альтернативе придется жить. Как бы вам, Ренгер, понравился наскоро, тяп-ляп сооруженный мир, в котором нельзя сесть на табурет без опасения, что он не развалится на части под вашим задом, потому что дерево, из которого сделали оный предмет мебели, посадил сын того человека, которого я росчерком пера отправил в небытие?!

– Неужели все так безнадежно?

– Именно так, – взбешенный Адальберт-Вольф едва не расплескал вино. – Вы не представляете, какой опасности я подвергаюсь ежечасно! Каждый встречный-поперечный в любой момент может возжелать моей смерти, плена, извлечения из меня всевозможных выгод и благ. Совершенно не понимая опасной природы своих желаний… Я самый несчастный из людей.

Пьяный Хронист ударил кружкой о стол.

– Вам следует быть крайне осторожным, – посочувствовал несколько смущенный шпион императора.

– Я стараюсь, – искренне ответил Адальберт, – в сущности, я трачу свой дар на то, чтобы скрываться от желающих им воспользоваться с ущербом друг для друга и для меня самого.