Перековка. Перевернутое Небо - Михаил Павлович Игнатов

Его голос разрушил всё тщательно выстраиваемое спокойствие, сломал то подобие медитации, которого я добился и которое даже захотелось поддержать мелодией циня.

Я скрипнул зубами, мотнул головой, отбрасывая волосы за спину и со злостью зыркнул влево, туда, где Пересмешник скинул с себя невидимость и заступил дорогу отлично знакомому мне старику. Тот как раз покачал головой и с осуждением проворчал:

— Ох уж молодёжь пошла. Каждый раз мне кажется, что я видел все бездны неуважения, но снова и снова находятся те, кому удаётся доказать — нет, старик, вот такого ты ещё не видел.

— Я что-то непонятно объяснил? — изумился Пересмешник, заступив дорогу старику-безумцу. — Прочь.

Одновременно с этим словом он выплеснул из себя строго отмеренную и направленную волну силы.

Она сдёрнула старика с места, протащила его три шага назад, бросила ему в лицо мёрзлое каменное крошево и снег из-под ног, но тот лишь крякнул, прикрылся на миг рукавом штопанного халата и невозмутимо спросил сам:

— А кто ты такой, чтобы что-то мне там объяснять? Вон, — с блеском в глазах кивнул старик, — сидит твой глава, пусть он решит, есть ли у молодых хоть толика уважения к старшим и выметаться ли мне прочь или нет.

Пересмешник покачал головой:

— Старик, в этом городе безумцев тебе бы по праву досталось первое место, — и шагнул к старику.

— Оставь, — толкнул я короткую мысль. Похлопал по камню рядом и с кривой усмешкой сказал: — Садись, старший.

Старик хмыкнул, с презрением глянул на Пересмешника, шагнул мимо него, едва ли не толкнув плечом. На ходу рукавом смахнул с себя грязь и снег и уже через пять вдохов ловко умостился рядом со мной.

Несколько вдохов он молчал, вместе со мной разглядывая город и суетящихся на его улицах муравьёв-людей, затем негромко сказал:

— А ещё я не раз думал, что в этой жизни меня вообще ничем больше не удивить. Но, встретив тебя, наконец понял, о чём она мне вечно болтала. Да, это интересно и будоражит кровь, заставляет очнуться от старческого безразличия.

Я, сам безразлично слушавший его болтовню краем уха, неожиданно понял, что меня что-то в ней царапнуло. Но вот что? Кляня свою невнимательность, настороженно спросил:

— О чём ты?

— Ох, не обращай внимания на стариковскую болтовню, — отмахнулся старик.

— Но это ведь ты пришёл ко мне, поругался с моим охранником, и ты произнёс эти слова. Я не тянул тебя за язык.

— Охранник, — усмехнулся старик и бросил взгляд туда, где недавно стоял Пересмешник. — Тигр, на старости лет отыскавший хозяина, котят и получивший надежду загрызть врага.

Я, до этого просто настороженный, теперь смотрел на старика, как на того самого Тигра, что внезапно сбросил чужую шкуру. Старик — безумец и уже не раз это доказал своими байками. Старик — ничтожество, не сумевший даже стать Предводителем. Но безумный и ничтожный старик не мог знать о Пересмешнике того, что он только что произнёс.

— Ты кто такой? — выдохнул я, выпуская из руки змея, моё пока единственное, пусть и сильнейшее оружие.

— Охо-хо! Такой молодой, а уже такой забывчивый? — рассмеялся старик. — Я твой старший, которому ты пообещал лечение, а затем отправиться и стребовать с предавшего меня друга долги.

— Вылечить я тебя обещал, а вот про бывшего друга такого обещания не было, — твёрдо ответил я, пытаясь увидеть глубину силы старика.

Но не видел ничего. Воин самое большее. Лужа, где дно едва прикрыто водой. Посвети ленивое солнце над таким полдня — и от воды и силы ничего не останется, да и дно схватится сухой коркой.

— Поглядим, что ты скажешь, — усмехнулся старик, — когда дойдёт до главного дела.

— Какого ещё дела?

— Главного, — старик поднял вверх палец, раздельно сказал, едва сдерживая смех: — глав-но-го. Ты пока разберись со всей той мелочью, что на тебя наваливается. Правильно разберись, не как с преградой, а как с испытанием.

Пересмешник едва слышно фыркнул из пустоты:

— Как будто господину было мало советников, ещё один появился. Кто ты такой?

Старик покосился через плечо и рассмеялся:

— А-ха-ха, кха-кха, — смех оборвался кашлем. — Никто. Я герой, который сражался со Зверями, людьми и сектантами; старший, чьи свершения переврали; старик, чей облик уже почти никто не помнит, но который готов делиться мудростью с молодыми.

— Если бы ты был по-настоящему мудр, старик, — тут же подначил его Пересмешник, — то разве влачил бы такое жалкое существование?

— Ох, — старик и не подумал смутиться. — Никакого почтения, никакого. Ха-ха-ха! — вновь рассмеялся старик. — Прям, как у меня в молодости. Так-то ты прав, верная тень: был бы я мудр, то разве оказался бы здесь? — но стоило Пересмешнику торжествующе фыркнуть, как старик добавил: — Но так-то и неправ. Я здесь именно потому, что мудр. Тебя-то теперь от господина верных не оторвать? — через миг старик хлопнул себя по коленям. — Ладно, на младшего поглядел, подивился, поболтал и посмеялся, пора и честь знать.

С этими словами он поднялся и ловко, пусть и оскальзываясь на неверном склоне, побрёл вниз, в снегу по колено. И два взгляда в спину его ничуть не смущали.

Это что сейчас было, вообще?

— Господин, — осторожно спросил Пересмешник. — Мне его вернуть?

Я не успел ответить, как в десяти шагах от нас с хрустом опустился в снег новый гость.

Невидимкой, которых я теперь начал ощущать.

Правда, если бы я был даже глух, то печати над его головой подсказали бы мне, что он рядом.

Ну и мыслеречь, которая заставила меня отвести взгляд от уходящего прочь непонятного старика:

— Глава.

С этими словами в воздухе возник Флаг, помедлив миг, глубоко вонзился в снег, накрывая пространство в пятьдесят шагов куполом.

Следом последовал ещё один Флаг, и только после этого невидимость сползла со старейшины стражи, словно старая змеиная кожа.

Он был первым, но уже через миг вокруг принялись опускаться и другие гости, сминая снег и снимая невидимость.

Бахар, чью обеспокоенность не могла скрыть даже вечная сонливость; Келлер и Нинар; Эграм; Самум; Лир Гарой, прочие и, конечно же, Виликор. Они стояли вокруг молчаливым, мрачным, тёмным на фоне снежного склона полукругом. И только печати ярко сияли над ними.

— Глава. Глава. Глава, — наконец, раздался нестройный