Адмирал Империи – 57 - Дмитрий Николаевич Коровников

Голос капитана Морозова в канале связи звучал устало, но непреклонно:

— Контр-адмирал Суровцев, по приказу графа Шереметьева ваша эскадра должна возглавить третью атаку. Время начала наступления — через двадцать стандартных минут. Координаты и план маневра передаются на ваш тактический экран.

Но Суровцев смотрел в это время на монитор, где светились метки приближающихся кораблей Василькова, Зиминой и Хромцовой. Сорок вымпелов, движущихся к Суражу-4 со скоростью, которая приведет их сюда через шесть часов. Может быть, пять с половиной, ведь они при движении постоянно переходят на форсаж.

— Морозов, — контр-адмирал говорил медленно, тщательно подбирая слова, — вы же видите тактическую обстановку. Если мы сейчас атакуем и свяжем себя боем, противник ударит нам в тыл. Это самоубийство.

— Командующий Шереметьев в курсе ситуации, — ответил на это капитан. — И тем не менее приказ отдан. Прошу подтвердить получение.

Суровцев сжал кулаки. Глеб Александрович сошел с ума. Не иначе. Две кровавые атаки, двадцать с лишним потерянных кораблей, измотанные экипажи — и он снова бросает их в бой. Причем в бой заведомо проигрышный, потому что через несколько часов нам придется сражаться на два фронта.

— Получение подтверждаю, — процедил он сквозь зубы. — Эскадра будет готова через двадцать минут.

Связь прервалась, оставив контр-адмирала наедине с мыслями, которые роились в голове, как разъяренный рой. Что задумал этот Шереметьев? Неужели он действительно настолько одержим идеей захвата Суража-4, что готов погубить весь флот?

— Господин контр-адмирал, — осторожно подал голос старший помощник, капитан второго ранга, — приказы кораблям?

— Подготовка к наступлению, — Суровцев махнул рукой. — Боевое построение «фаланга», удар во фронт обороны балтийцев. Передайте капитанам: щиты на максимум, орудия к бою. И пусть готовятся к тяжелой работе.

Пока кавторанг отдавал распоряжения, контр-адмирал вернулся к изучению тактической карты. Шереметьев отвел оставшиеся корабли Тихоокеанского флота в резерв, приказав «золотым» крейсерам идти в лобовую. Классическое фронтальное давление по всей линии, без хитростей и маневров. Просто артиллерийская дуэль с дальней дистанции, связывающая построение противника и перемалывающая его корабли. Удар «конусом» и с «флангов» отметались из-за опасности повторного залпа ракет с планеты…

Вроде бы тактика была логичной. Даже элегантной, если не учитывать одну маленькую деталь: разборки с дальних дистанций с балтийцами, что спешно сейчас снова выстраивались в плотное «каре», может затянуться надолго, а через несколько часов уже атакующим в спину ударят сорок свежих кораблей противника.

«У Шереметьева, по его же словам, есть некий козырь», — напомнил себе Суровцев брошенную фразу графа. «Что-то, что изменит всю картину». Но что? Что может изменить ситуацию, когда ты связан боем и тебе в спину дышит этот проклятый, вездесущий Васильков?

Ответа у Валериана Николаевича не было. И это пугало Валериана сейчас больше всего.

— Эскадра готова к наступлению, господин контр-адмирал, — доложил старший помощник. — Все корабли на позициях.

Суровцев кивнул. В следующий момент в канале связи раздался голос адмирала Шереметьева:

— Всем кораблям — начать атаку! — нехотя, явно заставляя себя, выдавил он.

«Золотые» гвардейские крейсера Суровцева двинулись на остатки балтийской обороны…

* * *

Пока на орбите «золотые» крейсера Суровцева выстраивались в боевую фалангу, отряд полковника Бахметьева — командира спецназа Тихоокеанского флота уже проник в здание резиденции императора.

— Агент на связи, — прошептал связист в наушнике. — Профессор Гинце подтверждает готовность. Системы безопасности западного крыла отключаются через три минуты.

Три минуты. Сто восемьдесят секунд между ними и императором. Между войной и победой.

В эти же сто восемьдесят секунд, в лаборатории императорской резиденции, спрятанной в глубине служебного крыла, профессор Густав Адольфович Гинце сидел перед панелью управления системами безопасности и смотрел на свои руки. Они дрожали. Совсем немного, почти незаметно, но он видел эту дрожь и знал, что она означает.

Его пальцы зависли над клавиатурой. Один удар — и западное крыло откроется. Двери разблокируются. Сигнализация умрет. Охрана останется слепой и глухой.

«Это предательство, — шептал голос в голове. — Ты предаешь императора. Предаешь мальчика, который доверял тебе».

Но другой голос, более сильный, отвечал: «Нет. Это необходимо. Это единственный способ. Иногда приходится жертвовать одним, чтобы спасти многих».

Профессор закрыл глаза, глубоко вдохнул — и нажал клавишу.

Панель мигнула зеленым. Системы безопасности западного крыла отключились.

Гинце откинулся на спинку кресла, чувствуя одновременно облегчение и тошноту. Сделано. Назад пути нет.

В наушнике ожил голос — чужой, с жестким деметрийским акцентом:

— Агент, системы отключены. Подтверждаем. Где вы? Выходите к точке встречи у служебного входа. Нам нужен проводник.

Профессор посмотрел на передатчик в своей руке. Маленькое устройство, связывающее его с людьми, которые сейчас идут убивать охрану резиденции. С врагами. С теми, кому он только что открыл дверь.

— Агент, вы слышите? — голос в передатчике стал резче. — Где вы? Отвечайте!

Гинце поднял передатчик на уровень глаз, посмотрел на него долгим взглядом — и бросил на пол. Маленькое устройство разлетелось на части, и связь оборвалась.

В ту секунду, когда осколки передатчика рассыпались по полу лаборатории, полковник Бахметьев и его люди замерли у служебного входа в западное крыло.

— Гинце не отвечает, — связист переключал каналы, но получал только статичную тишину. — Передатчик отключен или уничтожен.

Бахметьев почувствовал, как в животе сжался холодный узел тревоги. Агент исчез. Дверь открыта, системы мертвы, но человек, который должен был провести их — пропал. Это могло означать что угодно: от банального страха до раскрытой легенды и ловушки.

«Нет времени гадать, — отсек сомнения полковник. — Операция началась. У нас есть схемы. Идем без проводника. Быстро, пока никто не понял, что системы отключены».

— Входим, — приказал он. — Группа один — на второй этаж, императорские покои. Группа два — блокировать пути отхода. Группа три — со мной. Действуем!

Спецназ ринулся в резиденцию, и тишина ночи взорвалась грохотом войны.

Первый коридор встретил их очередями из штурмовых винтовок. Охрана императорской резиденции оказалась не настолько слепой, как рассчитывал Гинце — или, может быть, кто-то заметил отключение систем безопасности и поднял тревогу. Четверо гвардейцев в тяжелой броне появились из бокового прохода и открыли огонь, не требуя объяснений. Бахметьев увидел, как первый его боец упал с простреленной грудью, второй отлетел к стене.

— Подавить! — рявкнул полковник, бросаясь за колонну.

Коридор превратился в ад. Очереди крошили стены, оставляя оплавленные борозды в камне. Гранаты взрывались, разнося в щепки антикварную мебель. Спецназ тихоокеанцев был быстрее, хладнокровнее и с численным перевесом — но охрана дралась с отчаянием защитников, которым отступать некуда. Они умирали, но не отступали, продавая каждый метр коридора кровью.

«Хорошие солдаты, — думал Бахметьев, ведя огонь из-за колонны, — они же знают, что обречены. Видят, что нас больше.