Кулачник 4 - Валерий Александрович Гуров

не моя. Как так могло получиться, что я был «его отцом», но при этом пацан носил фамилию Светки?

— Слушай, — сказал я, как бы между делом. — Раз уж такие «пути неисповедимы», хорошо, что мы встретились. Скажи, а какое отчество у твоего отца? Чтобы я не путал нитки, без отчества в архивах копаться тяжеловато.

Сашка потянулся к кошельку, раскрыл, достал оттуда в несколько раз сложенный документ и показал мне. Это было свидетельство о рождении…

— Сергеевич, — пояснил он.

— Понял, — сказал я. — Значит, Александр Сергеевич.

Последние сомнения в собственном «отцовстве» отпали.

— Мать назвала меня в его честь. Чтобы помнил, — продолжил Саша.

В этот момент в комнату зашла старушка с подносом в руках — с двумя чашками чая и остатками клубничного рулета. Она поставила поднос и вышла, закрыв дверь.

— Ты что ли рулет притащил? — спросил Сашка.

— Угощайся, — заверил я.

Почему же Витька это проглотил? В те годы он мог надавить на кого угодно: ЗАГС, участковый, больница — всё решалось через людей. Либо он не знал, либо так было удобнее: не признавать — значит, не иметь обязательств. Или его на тот момент не было рядом… Вопрос без ответа, но ответ мне нужен.

Но факты были налицо: Светка юридически исключила Козлова, а значит, каким-то образом, прежде чем это сделать, лишила Витьку родительских прав. Учитывая, что Козлова, как в жерновах, не перетерли девяностые, история получалась крайне любопытной. Понятно, что о настоящем отце при таком раскладе Сашка ничего не знал. Во-первых, тайна отцовства охранялась по закону. Во-вторых, у Саши не было повода копать глубже, хотя, работая там, где он работал, он мог это сделать при желании. Но не сделал, а значит, Витька полностью исчез из их жизни.

Во всём этом оставался не только не отвеченным, но и не заданным ещё один вопрос. Я не знал, что случилось с дочерью Светки. Всё, что мне удалось выяснить по этому поводу — то, что ребёнок не жил с матерью. Но знал ли что-нибудь о сестре её младший брат?

— Ты один у матери? — прямо спросил я. — Может, братья или сёстры есть?

Он едва заметно напрягся, как от укола. Я сделал вид, что просто продолжаю логическую цепь рассуждений.

— Спрашиваю, потому что если есть кто-то ещё, — продолжил я, — то это тоже мои родственники. Я был бы не прочь познакомиться.

Он покрутил кружку на блюдце, помолчал. Часы на стене тикнули три раза — разговор шёл уже около часа.

— Никого. У мамы я один, — наконец ответил он на мой вопрос.

— Точно? — уточнил я.

— Ты, похоже, больше знаешь про «наши старые дела», чем говоришь. Ну или чем знаю я, — сказал он. — Говори, если кого-то ещё раскопал? По матери я точно один. Крёстных не было, мать в это не верила. По отцу… никто ко мне «роднёй» до тебя не приходил.

И где девочка? Куда её «дели»? Дом ребёнка? Усыновили другие родители?

— Понял, — сказал я вслух. — Вопрос снят. Я тоже никого не нашёл.

Мы смотрели друг на друга пару секунд. Чай остывал.

— Ладно, — сказал он, меняя тему. — Возвращаемся к текущему. Времени мало.

— Согласен, — кивнул я.

— Но прежде… столько всего навалилось, блин… да погоди.

Саня ненадолго вышел и вернулся с бутылкой водки и двумя стопками.

— По рюмке за новое знакомство? — сказал он.

— Я за рулём, — я медленно покачал головой.

— Когда один пьёшь — это вообще-то к алкоголизму, — младший Козлов чуть усмехнулся. — Но разреши сегодня сделать исключение. Последние дни у меня сплошные нервы.

— Не вопрос, — заверил я. — Но прежде чем мы вернёмся к нашим баранам, у меня к тебе вопрос.

— Спрашивай, — он налил себе ровно на дно, поставил пустую стопку рядом.

— Как так вышло, что баба Тома в таком состоянии жила? — прямо спросил я.

Саша гулко выдохнул, опрокинул рюмку, не морщась, и налил ещё, но оставил рюмку нетронутой.

— Моя вина, — признался он. — Служил. Деньги отправлял регулярно. Думал, доходят. Но…

Саня стиснул челюсть.

— Сосед нижний у неё все деньги забирал. А она… каждый раз, как звонил, говорила: «Всё хорошо, Сашенька».

— Почему не заезжал сам? — спросил я.

— Был в другом регионе, — коротко. — Ротации, командировки… это же служба. Потом уже в Москву когда вызвали, и здесь не сразу мог сорваться. Думал, она под контролем. Сказал же… моя вина.

Он на секунду опустил взгляд на стол. Снова взял рюмку, задумался, но пить всё-таки не стал.

— Не грызи себя, — сказал я. — Бывает.

— Эх… — шепнул он. — Очень надеюсь, что всё изменю, когда всё это дерьмо закончится.

Он поднял глаза и внимательно на меня посмотрел, как бы давая понять, что ответил на вопрос.

— Я так понимаю, ты уже в курсе, что меня объявили в розыск? — спросил младший Козлов.

— Правильно понимаешь, — я не стал отрицать. — Откуда у тебя такая принципиальность?

— В смысле? — Саня приподнял бровь.

— В прямом. Ты рискуешь всем: службой, свободой, той же бабой Томой… ради чего? Посадить людей, с которыми, на первый взгляд, у тебя личных счётов нет. Или есть… но ты молчишь. Почему так упёрся?

Мне надо было выяснить его позицию по отношению к Витьке.

— Уверен, что хочешь это знать? — спросил Саша.

— Я бы не спрашивал, если бы не хотел, — ответил я.

Он вдруг встал, подошёл к окну и отодвинул занавеску на сантиметр, глянув во двор. Потом вернулся и попросил меня перевести телефон в авиарежим.

— Тут личное, — неожиданно сказал Саня.

Я сразу напрягся, превратившись во внимание.

— Ты глубоко нарыл, ища моего отца, но я нарыл ещё глубже. Короче…

И Саня рассказал, что в детском доме у его матери и меня был ещё один друг, с которым они были не разлей вода с самого начала.

— После выпуска держались вместе. Потом этот третий ушёл в криминал.

Саня рассказывал историю, которую я знал наизусть, потому что это была… моя история.

— Начал тянуть их к себе. «Помоги оформить счёт», «пару переводов пропусти», «ничего страшного», — продолжал он. — Отец