Пустующий трон - Кен Лю

«Чтобы восполнять силы, им нужно постоянно двигаться и прогонять воду сквозь жабры, – объяснил Пама. – Если акулу быстро не перевернуть в правильное положение, она утонет».

При иных обстоятельствах мысль об утонувшей акуле повеселила бы меня. Но кровавая сцена пробудила в моем сердце сострадание даже к чудовищу. Мне показалось, или бездушные глаза акулы смотрели с болью и мольбой? Затем эти глаза закатились, превратившись в безжизненные белые шары, и я так и не узнал ответа на свой вопрос.

Акула-дельфин больше не могла сдерживаться. Мощно размахивая хвостом, она помчалась к месту кровавой драмы, словно пущенная из лука стрела, словно снаряд катапульты. По стае дельфинов пронеслись изумленные и озабоченные щелчки и свист, но ни один из них не бросился акуле-дельфину наперерез, понимая, что это бесполезно.

Вторая из обезумевших акул налетела на перевернутую товарку с другого бока. Распахнув ужасные челюсти, она ударилась о содрогающееся тело и вонзила зубы в открытое брюхо. Кровь хлынула, как вино из бочки. Напавшая акула резко тряхнула головой и вырвала длинный клок плоти, словно бы раздевая жертву. Рана расширилась, и нутро несчастной раскрылось, подставив свое содержимое беспощадной соленой воде. Вокруг умирающей акулы забурлила алая пена.

Я отвел глаза, не в силах смотреть на эту бойню.

«О боги, – изумленно прошептал Пама, – да она беременна!»

Мой взгляд невольно дернулся обратно, и я увидел то, о чем с тех пор мечтаю забыть. Вместе с кишками и громадной печенью в кровавую воду вывалились два акуленка, каждый размером со взрослого человека. Детеныши, еще частично связанные с матерью, барахтались в ее спутанных внутренностях, ошеломленные своим преждевременным появлением на свет.

Нападающим акулам достались жирные куски, но это не утолило их голод и кровавую ярость. Они обратили внимание на акулят, полные решимости оборвать их жизни прежде, чем те по-настоящему начнутся.

Но тут на сцену вышел новый персонаж.

Высокий спинной плавник акулы-дельфина рассек бурлящую кровавую воду, как нож кровяной пудинг. Неужели она сожрет малышей, пройдя таким образом чудовищный обряд посвящения в настоящую хищницу? Бам! Она ударила левую акулу. От напора та подлетела в воздух. Не успела застигнутая врасплох акула приводниться, как акула-дельфин оглушила другую акулу могучим ударом мощного хвоста. Не давая налетчикам опомниться, акула-дельфин глубоко нырнула и скрылась из виду, не оставив в кровавой воде следа из пузырьков, характерного для тех морских животных, которые, подобно дельфинам, дышат воздухом.

Прочие акулы осторожно рыскали вокруг, на время позабыв о растерзанной акуле-матери и ее еще живых детенышах. Они держались под водой, постепенно погружаясь, изучая темную глубину. Обычное поведение акул – поднырнуть под жертву и внезапно атаковать ее брюхо.

Шли секунды, но акула-дельфин не возвращалась. Две другие акулы перестали кружить и поднялись к поверхности. Возможно, после успешной внезапной атаки акула-дельфин решила, что не сумеет справиться с двумя более крупными и опытными в схватках соплеменницами. А может, она поняла, что пришло время принять свою судьбу охотника-одиночки, и покинула поле кровавой битвы в поисках собственных охотничьих угодий.

Наблюдавшие со стороны дельфины издали несколько отрывистых щелчков и свистков, полных грусти и сожаления.

Две акулы высунули морды из воды. Пришло время завершить начатое. Дельфинья стая насторожилась и приготовилась дать отпор.

И тут вдруг в сорока футах от акул море разверзлось с оглушительным грохотом. Из воды появилась темно-серая тень, подобная гаринафину, взмывающему в небо на рассвете, или громадному крубену, пускающему фонтаны на закате, или алой птице фаэдо, призывающей восходящее солнце. Могучее гладкое тело описало в воздухе грациозную дугу, а в ручейках воды, стекающих со спины, заплясала радуга…

От этого чарующего зрелища у акул отвисли челюсти. Нападения с воздуха они не ожидали. Их враг выглядел как акула, но двигался словно дельфин, хотя ни один дельфин не был настолько сильным и смертоносным.

Этот живой снаряд, увенчанный рядами острейших зубов подобно божественной палице Диасы, обрушился на одну акулу и укусил другую. Ближняя акула от удара ушла под воду, а дальняя скрылась в кровавом фонтане, когда массивные челюсти сомкнулись на ее тулове. Если на земле саблезубый тигр дерет гаринафина-подростка или косматый волк терзает винторогого муфлона, то подобные сцены всегда сопровождаются криками, ревом и воем. Здесь же не было слышно ничего, кроме неустанного рокота волн. Ни один из трех участников этого жуткого представления не мог озвучить свою боль, ужас и ярость, отчего зрелище становилось еще страшнее.

Беспощадная битва между тем продолжалась. Тут из плавника вырвали клок-полумесяц, там из спины выгрызли кусок мяса размером с человека. Алая вода клубилась бешеным вихрем; три безмолвных воина разыгрывали древнейший спектакль – историю, что была старше всех богов Дара, Укьу и Гондэ, ритмическую основу песни жизни и бытия, воплощенную в неутолимой жажде убийства.

Торопливыми трелями матриарх сообщила дельфинам свою волю. Дельфины-наро нарушили защитное построение и поплыли на подмогу своей ру-тааса. Попарно и по трое они врезались в чужих акул, били их хвостами по немигающим глазам, предоставляя своей чешуйчатой подруге возможность нанести смертельный удар.

То ли из-за кровопотери, то ли от нарастающей боли бешеная ярость оставила двух акул-налетчиков, и они решили, что разумнее будет отступить. Обе хищницы сбежали с поля боя, а за ними тянулись кровавые следы. У первой был почти оторван спинной плавник, повиснув, как истерзанный картечью парус. Вторая лишилась одного из грудных плавников и плыла рывками, накренившись вправо. Они напомнили мне собак, поджавших хвосты после проигранной схватки.

Осталась только акула-дельфин. Ее морда была вся в крови; раны от укусов покрывали некогда по-дельфиньи гладкое тело. Она медленно плыла, провожая врагов пристальным взглядом больших невыразительных глаз, как будто подначивая их вернуться. Постепенно кровь рассеялась в лазурной воде, подобно тому, как небеса проясняются после бури. Дельфины взволнованно попискивали вокруг, опасаясь, что их ру-тааса в своей кровавой ярости прошла точку невозврата.

Акула-дельфин резко крутанулась и широко распахнула окровавленную пасть. Дельфины встревоженно засвистели; некоторые высунулись из воды, предупредительно оскалив крошечные зубы.

Но акула-дельфин не обращала на них внимания. Она повернулась к плавающему в гуще кишок телу погибшей акулы-матери.

Я вздохнул. Все-таки акула-дельфин была дикой хищницей.

Но она в очередной раз удивила меня. Не закрывая смертоносных челюстей, подплыла к телу акулы-матери и, словно опытная повитуха, осторожно раскусила спутавшиеся кишки и остатки пленочной оболочки утробы, позволив извивающимся акулятам вывалиться в теплое море.

Получив свободу, детеныши мгновенно направились к телу матери. Их маленькие челюсти хищно щелкали при виде этой горы теплой плоти и остывающих парных внутренностей.