Арлекин снимает маску - Андрей Евгеньевич Фролов

считал, что скины борются за чистоту рядов, — негромко бормочет мим, — и не позволяют соратникам становиться неохумами…

Он локтем толкает Зерно в бок, пытаясь привлечь внимание, но тот даже не шелохнётся. А вот у вожака группировки, как выясняется, потрясающий слух. Он поворачивается к пленникам, искоса изучает упомянутого неохума, а затем кивает, будто подтверждая правоту феромима.

— В нашем деле, рисоед, главное — дух и происхождение, — весомо роняет мужчина, медленно стягивая куртку и позволяя адъютанту забрать одежду. — Если кто-то из братьев за каким-то *** решает усовершенствовать себя, не предавая основ движения и не изменяя идеалам — это его личное дело. Ведь Будда не поразил тебя молнией, когда ты позволил нейропластикам залезть в свой мозг?

И шрамированный решительно уходит в центр ангара, где в огромном кольце продавленных диванов разместилось нечто, отдалённо напоминающее оперативный штаб. За ним Бель видит подобие гаража и ремонтного цеха. Из-за перегородок выглядывают несколько мотоциклов и два массивных внедорожника, обшитые импровизированными бронелистами.

Сразу заметно — едва вожак стаи перешагнул порог, в ангаре начинается нешуточное оживление. Перемещаясь с места на место, бритоголовые ускоряют шаг. Несколько человек проверяют оружие, сваленное на огромный верстак. Усиливаются звуки инфоспатиумных трансляций. Полдюжины псов выводят из клеток, облачают в подобие экзоскелетов с шипами на элементах, и грузят в кузов одного из автомобилей.

Жнецы определённо к чему-то готовятся. К чему-то крайне неприятному для доброй половины жителей Посада. К чему-то, не замеченному ни полицейскими, ни чиновниками.

Алекс наблюдает за старательно откалиброванной суетой, но не видит хаоса. Группировка действует весьма слаженно и быстро, словно армейское подразделение. От такого делового настроя миму становится ещё хуже. Потому что парень понимает, кто именно сегодня ночью пожнёт плоды, и кто прольёт слёзы…

Он привычно, бездумно и не отдавая себе отчёта втягивает запахи, пытаясь мысленно разложить цепочки и расшифровать доминантные ароматические группы. После частого употребления «гильотины» в глубине носа уже начала копиться невидимая преграда, но пока ещё система исправна.

Мим чует агрессию, неприкрытое соперничество, возбуждение, страх, хорошо прикрытый стыд, заискивание перед силой и умом альфа– и бета-особей, и оттенки болезненной усталости. Запахи самого цеха и живущих в нём собак перебивают обонятельную картину, но в целом всё ясно и так. Пленники угодили в маскулинный зверинец, наполненный существами, лишь отдалённо напоминающими людей…

Однако сугубо мужской банда не является — Алекс с тоской замечает двух девушек. Причём вполне симпатичных, вовсе не мужеподобных фигурой; особенно привлекательна брюнетка, а не рыжая, что носит тонкие «гангстерские» усики по последней моде. Голов обе не бреют, но очень коротко острижены, подтянуты, мускулисты; их крепкие бёдра тоже обтянуты разноцветными шоссами, заправленными в высокие армейские ботинки. На лицах мадмуазелей решимость и непреклонность, стирающие любое сочувствие к слабому полу.

Все члены банды молоды. Примерно одного возраста с самим феромимом, может, даже несколько моложе. Единственный из присутствующих в ангаре, кто определённо родился до 2040-го — командир со шрамом на лице. Выглядит, будто строгий вожатый в группе неспокойных подростков. Только вот готовятся эти подростки вовсе не к спортивному состязанию с соседним отрядом летнего лагеря, а к настоящей войне…

Впрочем, сборами охвачены не все — часть бритоголовых отдыхает, развалившись на диванах и стараясь не мешать собратьям. Таких лентяев Алекс насчитывает шесть. Выходная смена потягивает пивко и что покрепче, кто-то дышит наркотической пылью через специальные ингаляторы. Один из скинов, совсем ещё мальчишка, сосредоточенно втирает за уши тёмно-жёлтую «патоку» — новый вид дурманящей мази. Несмотря на леность, с которой шестеро наблюдают за остальными, на их лицах читается гордость и зависть…

Бельмондо вдруг испытывает острое желание немедленно пересмотреть семейные фотоархивы. Снимки, ролики и забавные видеооткрытки с празднования именин, новогодних застолий или дней Посада. Что угодно, где найдёт маленького себя, мать, бабулю, тётку… и даже отца, которого презирает, пусть даже не вполне справедливо.

И тут же ловит досадную многоэтажную мысль: за последние семь десятков лет человечество сошло с ума, поддавшись маниакальной привычке фиксировать на цифровые носители каждый свой шаг. Снимать на камеры роды, процессы сна и чистки зубов, юбилеи и годовщины, поездки на велосипеде и карабканье на скалы, погружение на морское дно, разгрузку вагонов, полёты на парашюте, реакции на предложения о замужестве, розыгрыши, покупку домашних зверушек, пляски, прогулки по живописным местам, прощальные зарисовки стариков, бездарное пение в машине, уроки доморощенного кунг-фу и лепет малышей…

Человек превратился в ходячее производство файлов, придаток камеры, миллионами штампуя «ценнейшие» отпечатки прошлого. Только вот потреблять эту продукцию не хочет никто. При всей страсти к умножению персонально-семейных информационных баз, пересматривать их обычно соглашаются лишь единицы. Даже из числа членов семьи. Процесс стал результатом, подменив истинный смысл подборки домашнего архива…

Это измышление отчего-то вызывает у Бела приступ настоящей грусти, и он не удерживается от вздоха. Зерно, сидящий совсем близко, слышит, но ошибочно трактует эмоцию друга, как проявление страха.

— Не переживай, Алекс, — тихо бормочет он, не поднимая головы, — ничего они нам не сделают…

Среди бритых начинается оживление — два десятка бойцов грузятся в машины и седлают мотоциклы. Их товарищи из числа остающихся гасят лампы возле ворот, с натугой распахивают створки. Слышны негромкие возгласы, боевые призывы, напутствия и нервный смех. Тянутся в страшных салютах вскинутые руки. Построившись колонной, транспортные средства Жнецов покидают склад и исчезают в ночи.

Алекс вспоминает про Стену и начавшиеся погромы, но в душе пусто — он не испытывает ни капли сострадания к тем, кто заперт в Марусинской слободе. Потому что они далеко, снаружи, с друзьями и семьями, способные создать хотя бы иллюзию отпора. А он здесь, в огромном ангаре посреди заброшенной промзоны, и его жизнь висит на волоске.

Впрочем, в душе всё же шевелится нечто, напоминающее сочувствие к знакомым китайцам и метисам. Многим из них сегодня тоже придётся ох, как несладко… Например, консьержу из высотного кондо напротив Алексовской норы № 1; или шеф-повару элитного ресторана, где мим периодически ужинает; паре знакомых таксистов; оператору машин по ремонту канализации; клон-конструктору живых цветов, на редкость миловидной девушке, однажды отшившей Бела; и многим другим…

От мёртвой промзоны до охваченной волнениями слободы — подать рукой. Пытаясь представить себе карту Посада, Бель гадает, как именно националисты-радикалы намереваются преодолевать собственное детище. Не иначе, полагает мим, всё предусмотрено заранее, и для таких вот мобильных боевых групп в Стене пробиты тайные проходы? Которые, как ни печально, никогда не будут обнаружены полицейскими подразделениями. Беспомощными в своей силе, поставленными в жёсткие рамки