Закон ученого - Дмитрий Олегович Силлов

тому, кто тебе его сделал. И в этом машины ничем не отличаются от людей. Грета – самосовершенствующийся механизм, который дорос до человеческого интеллекта, и вот результат! Сам виноват, мог бы предвидеть, чем все это закончится.

Его взгляд упал на рукав белоснежного халата, который перечеркнула темно-красная полоса впитавшейся крови.

Захаров усмехнулся.

– Старею. Становлюсь слишком сентиментальным. А еще разговариваю сам с собой и перестаю замечать очевидное. Очень плохие симптомы, господин академик. Значит, приходится признать, что настала пора вместо того, чтобы грезить о завоевании мира, для начала отформатировать самого себя и создать с чистого листа нечто более похожее на владыку планеты.

Он поднялся с кресла и подошел к большому сейфу, выполненному в виде Монумента, аномалии, которая по древней сталкерской легенде обладает способностью исполнять желания.

У сейфа не было ни замочных скважин, ни никелированных ручек, ни дисплеев с кнопками. Просто серо-синяя гладкая поверхность, по которой время от времени пробегали слабые электрические разряды.

Сейф тоже был детищем Захарова, созданным на стыке земных технологий и достижений из мира «мусорщиков». На выходе получилось идеальное хранилище, которое при попытке открыть его еще кем-то кроме Захарова било в вора молнией, превращая того в дымящуюся головешку.

Но ученый знал, как обращаться с собственным творением.

Встав перед ним, он дал возможность охранной системе первично идентифицировать себя, отключив тем самым модуль мгновенного поражения злоумышленника, после чего приложил ладонь правой руки к гладкой поверхности сейфа, одновременно прижавшись к нему лицом.

Сканирование сетчатки глаз и папиллярных линий пальцев заняло около десяти секунд, после чего прозвучал мелодичный сигнал окончания распознавания владельца. Ученый сделал шаг назад – и верхняя часть сейфа просто растворилась в воздухе. Теперь перед Захаровым находился небольшой постамент, на котором лежал обычный серебристый кейс – в подобных не очень богатые киношные бизнесмены перевозят по паре-тройке миллионов долларов.

Однако в кейсе были не наличные, не драгоценности и даже не суперуникальные артефакты, которые вряд ли получится купить за наличные либо обменять на самые что ни на есть дорогие драгоценности.

Захаров набрал код на крышке кейса, открыл его – и вздохнул.

Внутри в особом мягком гнезде лежала самая обычная флешка.

Ученый взял ее – и вздохнул снова.

– Вот и настало твое время, – проговорил он с легкой грустью в голосе. – А я все надеялся, что здоровый образ жизни и коктейли из размельченных в пыль артефактов задвинут старость в дальний угол. Наивность – это тоже, кстати, признак старости. Болезни, вылечить которую можно только радикальными методами.

Ученый подошел к стене лаборатории – к самой обычной стене, выложенной скучными белыми керамическими плитками, – и нажал на одну из них, внешне ничем не отличающуюся от других.

Еле слышно загудели невидимые двигатели – и часть стены отъехала в сторону, открыв вход в небольшую комнату, внутри которой стоял автоклав, несколько необычный с виду.

Он был похож на саркофаг египетского фараона – и формой, и отделкой.

Захаров усмехнулся.

Он и сам не знал, зачем в свое время сделал этот уникальный автоклав именно таким. Возможно, хотел привнести в создание сложного устройства немного древней мистики, связанной с культом тела и души. А может, подсознательно понимал, что столь сложная трансформация вполне может закончиться его смертью, и в этом случае автоклав стал бы гробом для того, что останется от тела ученого после неудачного эксперимента.

– Если останется, – вслух поправил себя Захаров, подходя к автоклаву.

Когда человеческий мозг каждый день пропускает через себя интенсивные потоки информации, многие детали из прошлого попросту стираются из памяти. Сейчас академик смотрел на крышку автоклава, с очень высокой детализацией выполненную в виде… его самого, только моложе лет на пятнадцать. Причем наряженного в одежды фараона, который в представлениях его подданных был владыкой вселенной.

– Эк же меня колбасило-то в те вроде бы недалекие времена, – удивился Захаров, смахивая слой пыли с собственного позолоченного лица. – Прям культ личности какой-то. Интересно, как бы вся эта атрибутика помогла мне стать хозяином Земли в данном конкретном мире. Эх, молодость, молодость…

С этими словами академик нажал на кнопку включения довольно пожилого и громоздкого системного блока, стоящего на столе, и вставил в его порт флешку.

Несмотря на возраст, компьютер включился сразу и вывел на монитор необходимые данные.

Подключение к единой интеллектуальной системе бункера…

Перевод всех мощностей системы на один модуль для решения поставленной задачи…

Показания готовности приборов и, в частности, уникального автоклава, который Захаров спроектировал однажды на пике вдохновения, построил – и, испугавшись собственного творения, скрыл его подальше от собственных глаз, максимально усложнив доступ к нему. Даже Грета, созданная несколькими годами позже, не знала о существовании этого автоклава.

Тяжелая крышка с изображением академика, сжимающего в руках символы высшей власти, медленно открылась. Захаров подошел, посмотрел внутрь – и невольно поморщился.

Внутренняя часть автоклава напоминала начинку знаменитой «железной девы» – пыточного устройства с гвоздями, которые при закрытии крышки впивались в тело несчастного. Только вместо гвоздей из дна автоклава торчали толстые иглы скрытых шприцев. Сейчас бы Захаров все сделал гораздо эстетичнее, но тогда, много лет назад, окрыленный идеей, он не заботился о красоте и удобстве изделия – его интересовал только функционал.

И в плане функционала устройство было вполне актуально и сейчас. Однако при мысли, какие муки ему предстоит пережить, ученого аж передернуло. Причем применение анестезии было невозможно – во время процесса нервная система должна функционировать словно музыкальный инструмент, который не сыграет нужную партию с провисшими, нерабочими струнами.

Захаров невольно скрипнул зубами. Да, можно было доработать начинку автоклава, перестроить процессы, и тогда все бы прошло безболезненно. Но все эти годы находились более важные дела – да и, если откровенно, не хотелось ученому вновь возвращаться к столь ужасному проекту.

И вот сейчас, когда наступил срок им воспользоваться, времени на доработки уже не было. А значит, придется испытать полный объем ощущений от собственного детища, на усовершенствование которого он так и не нашел свободного времени.

– Наплевать, не такое терпел, – проговорил академик, махнув рукой, и при этом рукавом белого халата зацепился за рукоять «Бритвы», которую подвесил к поясу.

Ученый вытащил нож из ножен, задумчиво посмотрел на него, потом на автоклав, потом снова на нож…

– Оставлять тебя здесь было бы слишком расточительно, такими подарками не разбрасываются, – произнес он. – Помнится, Снайпер носил тебя в руке, где ты превращалась в жидкий металл. А ну-ка…

Он отдал мысленный приказ – и вздрогнул от боли, когда нож начал погружаться к нему в ладонь. Следом пришло чувство распирания в предплечье, словно между локтевой и лучевой костями ворочалось некое существо, устраиваясь поудобнее…

Когда же нож полностью погрузился в руку, Захаров улыбнулся.

– Теперь ты часть меня, верно? Надеюсь, алгоритмы этой фараоновой гробницы сработают правильно и ты не останешься без хозяина.

Решительно скинув с себя одежду, академик полез в автоклав – и невольно застонал, когда несколько игл одновременно впились в его тело. Но нужно было продолжать, лечь полностью, и лишь тогда крышка автоматически закроется. И Захаров, кляня на чем свет стоит собственную тупость, резко, с размаху упал внутрь саркофага – и чуть не потерял сознание от адской боли, пронзившей все его тело.

Но это было еще не все.

Крышка автоклава начала медленно опускаться, и при этом боль от металлических жал, проткнувших тело ученого, внезапно