Эвис: Заговорщик - Василий Горъ

в коридор. А уже через сотню ударов сердца забрался в бочку, прислонился к ее борту и закрыл глаза.

Увы, ни мытье головы, ни массаж шеи и плеч мне не помогли — я чувствовал прикосновения Майры словно издалека. А сам продолжал вспоминать Генора, родителей и то прошлое, которое потерял. Ухода ключницы вообще не заметил. Ее возвращения — тоже. Просто в какой-то момент услышал ее голос и заставил себя вернуться в настоящее:

— Извини, не услышал, что ты сказала.

— Я спросила, как вам мои покупки, арр? — повторила девушка.

Отрывать голову от края бочки было лениво, но я справился. Затем открыл глаза, кое-как сфокусировал взгляд на Майре, стоящей прямо передо мной, и…потерял дар речи: она предлагала мне оценить не платье, а нижнее белье! Причем намного более открытое, чем все те его разновидности, которые мне когда-либо доводилось видеть!

Материал, использованный для его пошива, был ненамного плотнее вуали. Полупрозрачное «нечто», прикрывавшее верхнюю часть тела, чем-то напоминало верх от платья, обрезанного чуть ниже груди и щедро украшенного кружевами. При этом плечи и ключицы оставались открытыми, аппетитную складочку прикрывал небольшой бантик, а сами полушария просвечивали сквозь белоснежные цветы, вышитые тончайшими нитями.

Низ был пошит приблизительно в том же стиле: короткие, по середину бедра, полупрозрачные панталончики крайне нескромно обтягивали формы моей ключницы, а кружева, бантики и цветы только подчеркивали их великолепие!

— Убила! Наповал! — далеко не сразу снова обретя способность связно излагать свои мысли, признался я. — Это белье идет тебе настолько сильно, что взгляд не оторвать!

Майра довольно пластично развернулась ко мне спиной, дала возможность полюбоваться цветами на ягодицах, и лукаво посмотрела через плечо:

— Второй комплект показывать, или продолжите любоваться этим?

— Конечно, показывать! — воскликнул я.

— Кстати, как именно я должна расценить это ваше «убила»? — ехидно спросила она, подошла к бочке и облокотилась на ее край так, что грудь оказалась лежащей на предплечье, покрытом шрамами. — Как признание невероятной красоты или такого же невероятного уродства?

— Ты восхитительна! И выглядишь намного красивее, чем папина меньшица Шелла, которую я когда-то считал идеалом! — честно признался я, продолжая любоваться Божественным Совершенством во плоти. — Кстати, что ты там говорила про второй комплект?

— Сейчас! — довольно улыбнулась она и исчезла.

…По сравнению со вторым комплектом первый можно было назвать образцом целомудрия. И пусть материалы, из которых он был пошит, были теми же, экономил их мастер просто нещадно! Поэтому верх и панталончики стали существенно короче, вырез — глубже, кружева пропали, а бантики сильно уменьшились в размерах. Более того, цветы, прикрывавшие самое сокровенное в первом комплекте, во втором превратились в совсем небольшие бутоны. Правда, стали чуть плотнее и обрели цвет. Но почему-то толком ничего не прятали. Тем не менее, ощущение вульгарности все это не оставляло. Наоборот, Майра выглядела живым воплощением красоты, невинности и чистоты!

— Третий комплект, небось, из одних узоров? — налюбовавшись очередным творением воистину великого поэта иглы и ножниц, пошутил я.

Ключница «сокрушенно» вздохнула:

— Нет, арр, такого белья в лавке мэтра Колина, к сожалению, не оказалось! Но если надо, то я обязательно его закажу и покажу!

— Майра…

Почувствовав в моем голосе серьезные нотки, девушка мгновенно перестала дурачиться и подошла поближе.

— Спасибо, ты только что сотворила маленькое чудо, на несколько мгновений вернув меня в прошлое! Знаешь, последний раз я наслаждался красотой совершенного женского тела ровно за год до гибели папы, когда он попросил Шеллу станцевать для нас «Времена года».

— А что мешало ей танцевать для вас потом? — почувствовав, что такая грусть мне приятна и пытаясь чуть продлить радующие меня воспоминания, спросила девушка.

— Она забеременела… — вздохнул я. — А потом умерла родами. Вместе с моей не родившейся сестричкой…

Ключница опустила ресницы, чтобы скрыть слезы, навернувшиеся на глаза.

— Не расстраивайся: Шелла была настолько добрым и светлым человеком, что воспоминания о ней греют душу даже сейчас… — мягко сказал я, потом заметил, что Майра начинает скисать, и мысленно обозвав себя придурком, повернул разговор в правильное русло: — Ты услышала слова, но не поняла, что творится в моей душе! А я хотел дать тебе почувствовать, что ты затмила красоту женщины, которую я все детство и юность считал Совершенством!

— Успокаиваете, да?

— Нет: ты самая красивая девушка, которую я когда-либо видел. Поэтому я действительно в восторге. И… могу сказать, что так быстро и качественно ты мне мозги еще не вправляла!

Эти слова заставили Майру расплыться в счастливой улыбке:

— Всегда пожалуйста, арр! Сами ж говорили — есть вы со мной и окружающий мир! Вы помогаете мне, я помогаю вам. А на всех остальных наплевать…

…Еще одно подтверждение ее готовности следовать придуманным мною правилам я увидел за половину стражи перед закатом, когда вывел из конюшни оседланных лошадей и подвел их к коновязи рядом с парадным входом. К этому времени мужики, приехавшие на сером возке, уже успели уложить тело Генора в домовину и до пояса накрыть его черным полотном, поэтому от нечего делать лузгали семечки и, сплевывая шелуху в кулак, лениво поглядывали по сторонам. Именно в этот момент на ступеньках появилась Майра. В длинном темно-зеленом платье с траурной лентой, повязанной на левом плече, в темно-зеленой маске, полностью скрывающей разбитое лицо, и с волосами, убранными в высокую замысловатую прическу, она выглядела настолько торжественной и строгой, что все присутствующие, включая меня, невольно подтянулись.

На кладбище ехали, как полагается двум благородным, пребывающим в трауре. Я впереди, а она слева и на полкорпуса сзади. И молчали. Но это нисколько не напрягало. Как минимум, меня — я всю дорогу чувствовал молчаливую поддержку спутницы, причем настолько сильно, что перенес прощание с Генором куда легче, чем рассчитывал.

Кстати, Майра привлекала куда больше заинтересованных взглядов, чем я. И неудивительно: во-первых, ехала в маске, а значит, по каким-то причинам не хотела быть узнанной. Во-вторых, не в карете, а верхом, то есть, показывала, что маска — лишь дань приличиям, а отношение девушки ко мне и к усопшему куда выше любых условностей. И, в-третьих, «скрывала» родовые цвета, а значит, старалась не афишировать наших с ней отношений.

Честно говоря, я побаивался, что в Последнем Пристанище, где редко бывает безлюдно, она, оказавшись в окружении благородных, растеряется и потеряет лицо. Как оказалось, совершенно зря: когда ко мне подходили, чтобы высказать соболезнования, она просто зеркалила мое