Андрей Ерпылев - Кровь и честь

Видимо, его попытки сдержать смех не понравились хозяину странного лица, и тот исчез, пошевелив напоследок бровями.

«Привидится же такое? — думал Бежецкий. — Никогда не думал, что бывают такие лица…»

А глаза сами собой тянулись к окну, несмотря на мучительную боль, тупыми шурупами ввинчивающуюся в мозг. И спустя немного он уже мог убедиться, что это — действительно окно, а за ним — чистое безоблачное небо.

— Ожил, гвардеец!

Этот голос ему тоже был очень знаком. Только вспомнить бы, кому принадлежал…

— Молодец! А то я уже думал, что придется тебя в Россию таким и отправлять. Хотя это и небезопасно…

«Иннокентий Порфирьевич!..»

— Где тут наш страдалец? — раздался где-то вдалеке раскатистый бас, и подпоручик Стебельков, ворвавшись в палату, прежде чем подскочить к своей койке, сделал страшные глаза и изобразил руками что-то огромное.

— Что за пантомима, право, подпоручик? — оторвался от книги капитан Хлебников, старший по чину в шестиместной палате для выздоравливающих: Александра не так давно перевели сюда со второго этажа, из вотчины невропатологов. — Скажите словами, а то мим из вас, признаться, никакой…

Но сообщить бедняга ничего не успел: дверь распахнулась, и на пороге воздвигся генерал Мещеряков в накинутом на плечи так, чтобы не скрывать парадного мундира, белом халате. За его плечами виднелись еще чьи-то головы.

— Лежите-лежите, господа! — замахал генерал руками на зашевелившихся (впрочем, не слишком активно) офицеров. — Вы не при мундирах, да и у меня чина не видать, — с улыбкой коснулся он плеча, где под тонкой тканью халата топорщился эполет. — Я тут по-простому, по-свойски…

— Чем обязаны, Василий Никитович? — нахально заявил Хлебников, который и не собирался вставать — костыли, приставленные к изголовью его «привилегированной» — у самого окна — койки, и толстая от бинтов нога говорили сами за себя.

— Увы, не к вам, Павел Тихонович, — развел руками Мещеряков. — Вы уже свое получили-с… Где же у нас Бежецкий? — Генерал близоруко осмотрелся и только сейчас заметил бледного, похудевшего поручика, сидящего на своей койке в углу. — Ах, вот вы где спрятались!

Громыхая по полу сапогами (следующий в толпе свиты полковник Седых лишь воздел очи горе), генерал прошел к Сашиной койке.

— Поздравляю вас, поручик, кавалером ордена Святой Анны! — торжественно провозгласил Василий Никитович, вынимая из кармана халата красную картонную коробочку. — За храбрость, проявленную в бою с инсургентами, — словно в пояснение обвел он палату взглядом. — Так что можете прикрепить на саблю.

Александр принял из генеральских рук «клюкву»[17] и с трудом удержался, чтобы сейчас же, сию минуту не открыть коробочку со своей первой наградой.

«Прямо как ребенок с рождественским подарком, — недовольно подумал он. — Стыдно…»

— А сабля-то у вас есть? — улыбнулся генерал.

— Не успел обзавестись, — потупил глаза поручик, действительно совсем позабывший в здешней суматошной жизни о почти бесполезном на современной войне оружии.

— Й-й-эх! — крякнул Мещеряков. — Как же это вы так?.. Ну ничего, дело наживное! Была бы «клюква», а куда ее привинтить — найдется. Правильно я говорю?

— Пусть к кобуре своего «Федорова» привинтит, — пробасил от дверей прапорщик Храмов. — Я слышал, наш поручик любит тяжелым оружием пофорсить.

Ответом ему был дружный смех: смеялись и выздоравливающие офицеры и многочисленная свита командира. Не до смеха было одному лишь Бежецкому.

— Но это еще не все, — добавил, когда утихли последние смешки, генерал. — Вы, поручик, проявили храбрость в бою и за храбрость сию достойно награждены. Но храбростью на поле боя ваши подвиги, Александр Павлович, не исчерпываются.

Василий Никитович сделал театральную паузу, и все притихли, ожидая продолжения.

— За доблесть, проявленную при освобождении из вражеского плена статского советника Линевича, вы, поручик, награждаетесь орденом Святого Станислава с мечами.

Из генеральского кармана явилась вторая красная коробочка — побольше размером. Саша просто не верил собственным глазам: Дед Мороз в лице генерала Мещерякова проявлял чудеса щедрости! И уж вторая награда была встречена одобрительным гудением. Станислав с мечами хоть и невелик по статусу, да не нюхнувшему пороху его не иметь никогда!

— Поздравляю, поручик, — протянул руку генерал. — Да вы поставьте, поставьте коробки на тумбочку! Не пропадут, чай!

Палата вновь вздрогнула от хохота.

— А это вот, — принял Мещеряков у адъютанта увесистый пакет. — От одной дамы… В благодарность за спасение еще одного человека, — подмигнул он поручику. — Не орден, конечно, а жаль! Но, думаю, вам он будет к месту.

— Василий Никитович! — подал голос полковник Седых. — Вообще-то, у меня в госпитале строгий режим…

— А что такое? — сделал невинное лицо генерал. — Разве я чего-то нарушил, Иннокентий Порфирьевич?

— Знаю я ваши подарки от неизвестных дам… — махнул рукой врач. — Будто не слышно было, как этот «подарок» булькает!

— Да бросьте вы, полковник! Мы вот сейчас пойдем чревоугодничать, а имениннику что — постной кашей давиться? Он, думаю, и с товарищами поделится.

— Поступайте как знаете, — махнул рукой Седых, демонстративно отворачиваясь.

— Видите, Бежецкий: медицина дала добро. Ну, не буду вас отвлекать, господа офицеры, — лукаво оглядел больных генерал. — Сам был молодым — все понимаю… Пойдемте, господа!

Гости, сохраняя субординацию, покинули палату. В дверях задержался лишь полковник Грум-Гржимайло и, нахмурив брови, погрозил вконец засмущавшемуся Саше кулаком, пряча в густых усах усмешку. Как суровый, но справедливый отец, командир был рад за своего питомца…

Едва дождавшись, пока шаги стихнут, выздоравливающие окружили пунцового от смущения Александра. Даже капитан приковылял с костылем: не спеша тянуться перед начальством, он рад был поздравить младшего товарища.

— Это моветон, господа, — остановил он насмешников Рихтера и Сапунова, «штаб-близнецов», как звали их в палате — штабс-капитан артиллерии и драгунский штаб-ротмистр действительно весьма походили внешне: сейчас один прикалывал Станислава на грудь поручиковой пижамы, тогда как второй пытался привинтить «клюкву» куда-то на боковой карман. — Негоже так поступать с боевыми наградами — не цацки. Давайте лучше посмотрим, что прислала Сашеньке прекрасная дама…

В коробке обнаружились две объемистые бутыли «Шустовского» и множество съестного, при сытной, но весьма однообразной кормежке показавшегося офицерам истинными деликатесами.

— А дама-то знает, чем угодить! — пробубнил, откусывая от огромного бутерброда с консервированной лососиной, подпоручик Стебельков. — Право, господа — я не отказался бы заиметь подобную пассию! Поделитесь, поручик — где вам удалось познакомиться?

— Да так… — опустил голову Александр.

Он-то понимал, что ни о какой «даме» речи идти не может: вряд ли матушка бедняги фон Миндена способна была сейчас думать о чем-нибудь, кроме сына. Полковник Седых поведал Саше, что поручика в тяжелейшем состоянии отправили в Империю: риск риском, но из двух зол выбирают меньшее. Поврежденный позвоночник грозил навсегда оставить офицера недвижимым. А значит, подарок — дело рук самого генерала: как же ему иначе поблагодарить спасителя родного племянника?

«Думаю, что и к Станиславу моему, — погладил Бежецкий алую эмаль на золотистом крестике, — он руку приложил. Линевич, конечно, наоборот, гадостей всяких наплел про меня…»

— Помолчите, подпоручик, — оборвал Стебелькова проницательный капитан. — Вам таких дам, как Бежецкому, не видать. Статью не вышли. И вообще — прекратите закусывать, не выпив. Что за плебейские замашки?

— Это точно, — прогудел прапорщик, наливая в «рюмки» благородную жидкость. — Нос не дорос у тебя, Стебельков. Вот когда «стасика» с мечами отхватишь — тогда и будешь ерничать.

Настоящих рюмок, естественно, не нашлось, и в ход пошло все подходящее — от мензурок для лекарств до граненых стаканов. Рихтер с Сапуновым на полном серьезе даже предлагали «утку» — идеально чистая стеклянная посудина по назначению в ходячей палате никогда не использовалась, разве что в качестве пепельницы, но не встретили понимания. Александру как виновнику торжества досталась вазочка для цветов, объемом чуть более пивного бокала.

— Согласно традиции, — подмигнул капитан, ловко отцепляя орден от банта. — Смотрите, не проглотите от волнения.

Крест со скрещенными мечами булькнул в янтарную жидкость.

— А то весьма сложно выходит, знаете ли, — не преминул вставить Рихтер. — Разлапист-с!

Странное дело — Сапунов почему-то его не поддержал…