Николай Буянов - Опрокинутый купол

Итак, попробуем. Ошибки художника: первая – шум воды и мелодия музыкальной шкатулки (Моцарт: повеяло чем-то забытым и жутковатым, всплыла некая ассоциация). Вторая – слетевший с ноги покойного итальянский полуботинок. Третья – перегоревшие электрические пробки (Где же этот монтер проклятый? Неужели в бегах?).

И самое главное: хозяйский «вальтер». Тщательно подготовленное (даже отдающее «заказным») убийство, ни единого следа и ни одного живого свидетеля – и при этом преступник использует чужое оружие… Будь он хоть трижды «свой», пусть ему было известно о двойном дне проклятой шкатулочки – все равно огромный риск: вдруг пистолет не заряжен? Вдруг Марк придумал для своей игрушки новый тайник? Масса этих самых «вдруг»…

Электрик из домоуправления оказался высоким худым субъектом в засаленном халате, с длинными руками и ногами, печалью разочарованного несовершенством мира мыслителя во взоре и выдающимся малиновым носом. Он пребывал в легком подпитии, но это состояние, кажется, было для него естественным и привычным, как окружающий воздух. Его звали Ампер Станиславович Иванов (Борис, заподозрив подвох, заглянул в паспорт: все верно, расстарались гораздые на выдумку родители).

– А как вас звали в школе?

– Ампером и звали, – спокойно отозвался тот. – Принимали за армянина. Это папаша наградил. Я же не просто электрик, а – потомственный. И отец, и дед…

– Понятно.

– Чем же я, простите, заинтересовал нашу милицию?

– Вы сегодняшний вечер хорошо помните?

– Обижаете. Вот если бы вы пришли завтра утром – тогда я бы не гарантировал.

– В котором часу вы меняли пробки?

Он тяжело задумался, поднял руку вверх и почесал затылок (вторая рука при этом тоже поднялась, отчего халат на спине встал колом).

– Ну, мы как раз сели – я, Архипыч (наш сантехник-сан) и молодой, с соседнего участка. Расстелили газетку, молодого послали в ларек…

– Когда это было?

– Как положено, по окончании трудовой вахты.

– Ой ли?

Он ничуть не смутился.

– Ну, не так чтобы строго по окончании… Минут за сорок.

– А точнее?

– Уговорили. За час. По первой-то приняли в обеденный перерыв, вот душа и потребовала.

– Где расположились?

– На подоконнике, на черной лестнице. Летом-то мы все больше во дворе, под грибком, ну а в лютую стужу, как сегодня… Впрочем, сидели недолго – Архипыч засобирался (супруга у него – чистая кобра). По баночке усидеть только и успели. Смотрим – кончилось. Только молодого озадачили – бац, тьма кромешная, лишь буржуйский ресторан за окном отсвечивает. Что удивительно, пробки только недавно менял, ну да они ж того…

– Кто «того»?

– Да вурдалаки эти, колдуны-экстрасенсы. Без дыма адского творить не могут. Я на него, урода, как-нибудь домуправа нашлю…

– Это вряд ли, – вздохнул Борис и пояснил: – Скончался ваш экстрасенс. Буквально два часа назад.

Ампер икнул, испуганно обернулся кругом, длинные руки вновь совершили некое сложное движение.

– Скончался, – повторил он. – Надо же, прекрасный был человек… А от чего, простите?

– Вы бывали здесь?

– В квартире? Вообще-то… У него звонок испортился. Импортный, с десятью мелодиями. Поломка пустяковая, я за полминуты управился…

Далее следовал пространный рассказ о памятном событии, во время которого Борис слегка отключился, возвратясь в мыслях к «вальтеру» и кассетам. Без дыма адского… Без пистолетика жить не могут. Между тем «вальтер» был приобретен всего два месяца назад. А значит, можно предположить, что два месяца назад (или чуть больше) возникла угроза. И, надо думать, нешуточная, коли дело окончилось так плачевно (меловой контур на полу в ванной). Однако, кроме покупки оружия, Бронцев никаких мер не принял: как и прежде, вел обширную практику, каждый раз включал потайную видеокамеру и отсылал домработницу (ненужного свидетеля). Даже замок не сменил.

– А кроме звонка, покойный ничего не отдавал вам в починку? Видеоаппаратуру, например…

– Упаси боже! – Ампер истово перекрестился. – Неужто у меня рука бы поднялась? Подумал и закончил:

– Нет, не поднялась бы. Отец – тот все мог… По части электричества, я имею в виду. Приемник собрал в баночке из-под гуталина, а я, подлец, пропил в прошлом году.

– И с тех пор вы его не видели?

– Приемник?

– Экстрасенса.

– Не видел, не слышал, не знаю.

– Когда вы чинили звонок?

– Недели две назад, пожалуй.

– Вы проходили в тот раз в гостиную?

– Каюсь, заходил. Любопытство разобрало: как, мол, нынче вурдалаки живут – при всеобщем прогрессе. Ну, и бар был открыт, само собой (я еще из прихожей заметил). Зеркала и бутылочные горлышки из темного стекла с этикетками – я оторваться не мог от созерцания.

– Где был Бронцев в этот момент?

– Выпроваживал кого-то через дверь на кухне. Там выход на черную лестницу…

– Я в курсе. Кого он выпроваживал? Пациента?

Ампер страдальчески задумался.

– Он сказал: «На сегодня все, ты молодец. В общем, двадцатого жду…» А тот ответил: «Ладно, ладно, помню». И еще добавил что-то, не совсем почтительное, типа «не гунди». Кажется, так. – Он запнулся и удивленно посмотрел на собеседника. – А сегодня как раз двадцатое…

– Чей был голос? Мужской, женский?

Электрик совсем растерялся. На этот раз он думал долго – от непривычной нагрузки он покраснел, и из правого глаза выкатилась одинокая слезинка.

– Чистый такой голосок, звонкий. Ломаться еще не начал. Похож на женский, но… Словом, мне показалось, что это был ребенок.

Глава 7

ТИХИЕ РАДОСТИ

Дни бежали вперед ходко и плавно, наст поскрипывал под полозьями, и пушистые елочки приветливо кивали заснеженными головками. Княгиня лежала, укрытая двумя шубами, и прислушивалась к шуму в голове – будто призрачный перезвон колоколов в далеком уединенном монастыре. Судороги, сжимавшие все тело, отпустили, уступив место дурманящей тягучей слабости (последствия сильного испуга: вепря в северных краях недаром почитают за самого страшного зверя наряду с медведем-шатуном – при огромной силище и весе, при безрассудной свирепости он может двигаться с такой скоростью, что вводит человека в суеверный ужас, так что исчезает мужество даже бежать, а не то что драться).

Сзади, за спиной, дробно стучали копыта и бряцала сталь – ехал князь с ближайшими телохранителями. Те теперь не отставали ни на шаг, а один, с косым сабельным шрамом от виска к подбородку (давнему, белесому, только волосы не росли на том месте), с седыми вислыми усами и золотой гривной на шее, вообще примостился скакать рядом с господином стремя в стремя, сторожко поглядывая вокруг – не случится ли новой опасности (правда, подумала Елань со слабой улыбкой, точно няня при малом дитятке). Изредка она поглядывала назад. Со своего места, с приземистых саней, она видела широкую грудь серого коня. Теперь этот конь служил седоку вместо павшей в бою белой красавицы с нежным именем Луна… Потом взгляд Елани поднимался выше, к ладному крепкому телу князя, облаченному в легкую сарматскую броню и накинутый сверху меховой плащ. И лицо…

Она отвела глаза, почувствовав краску на щеках. Не заметил бы… А хоть бы и заметил, решит, что от мороза (мороза-то, если по совести, и не было. Так, четверть). А сама думала, думала о себе с немалым удивлением. Кто бы сказал ей, что когда-нибудь после смерти Василия она посмотрит на другого мужчину. Семь лет прошло… (А как она жила все это время? Будто мир потух, душевные силы оставили… Запершись в крошечной темной часовенке, она молилась день и ночь, не вставая с коленей перед древним почерневшим распятием.)

Она просила Господа, чтобы взял ее к себе пред светлые очи… Не сподобилась. Хотела уйти в монастырь (так и мнилось, как рано поутру в маленькое оконце кельи проникает серебряный луч и мать-настоятельница с красивым одухотворенным лицом и ласковыми руками подходит и кладет ладонь на пылающий лоб, даруя благословение. А потом выстригает крестообразно волосы на голове и покрывает платком…). Если бы не сыночек, совсем юный княжич Мишенька, – может быть, все так бы и свершилось. Но опять некие высшие силы воспротивились. И помыслы, и силы ее с того дня словно направлял неведомый ангел-хранитель, сосредоточивал на таинственных сюжетах и подручных средствах к нему: запахи, шорохи, тени, лица и листья на ветру, сверкающая рябь озера, детский смех – будто переливалось через край чаши жгучее вино, которое звалось жаждой жизни. Твой земной путь еще не завершен, сказали ей. У тебя еще есть ради кого жить. Наверно, ради Мишеньки, подумала она. И смирилась.

Ее отдали замуж в пятнадцать лет, едва подошел срок. Еще жива была матушка, когда молодой да пригожий князь из дальней волости прислал сватов с дорогими подарками – целых четыре торговых лодьи. Она, конечно, всплакнула, не без этого. Страшно было улетать из родного гнезда – маленького городка в устье Шексны с ласковым названием Новгород-Низовский – деревянная крепость с высокой, господствующей над окрестностями средней башней Вежей и длинной лестницей до самой Замковой горы, обнесенной двойным частоколом, а дальше, на вершине холма, по соседству с княжеским теремом – двуглавый собор Господа Вседержителя, построенный из резного желтоватого камня…