Евангелие от Зверя - Василий Головачёв

современный русский язык и алфавит – лишь остатки могучей магической Системы Управления Миром. Сами же руны были всего-навсего «руськымы писмены», своеобразными пиктографическими ключами выхода на те или иные параллельные реальности и силы Вселенной. Но только спустя три года, изучив символику русского, арабского, коранического и китайского языков, вырезав два десятка рун, Данила понял, насколько Георгий был прав. В древние времена люди могли словом творить чудеса.

Нынешний же язык допускал не только искажение смысла древних слов, несущих силу, свет и добро, но и ругань, мат, при злоупотреблении которым у людей начинались проблемы со здоровьем, ведущие к гормональным нарушениям. Об этом Даниле говорил учитель Нестор Будимирович, не употребивший в жизни ни одного бранного слова. Впрочем, Данила никогда не ругался и сам, выделяясь этим в кругу школьных приятелей. В школе же ругались даже девчонки младших классов, не говоря о старших, считающих употребление матерных выражений вполне естественным делом.

Собрав руны в холщовый мешок, Данила уложил его на дно чемодана, накрыл вещами и одеждой. Огляделся, вдруг осознавая, что больше сюда не вернется. Его ждала неведомая жизнь в столице и полная неожиданных приключений дорога. Хотелось, чтобы эти приключения были интересными и добрыми.

В памяти всплыл образ Маруси Линецкой.

Данила вздохнул. Прощание с Марусей получилось теплым, но не таким, каким он себе его представлял. Девушка хорошо относилась к нему, однако точно так же дружила и с другими парнями, не выделяя никого. Сердце Маруси было свободно, но места в нем для молодого художника не оказалось. Впрочем, надежда у него оставалась. Маруся собиралась поступать в московский мединститут и дала ему телефон родственников, у которых она должна была остановиться.

Еще раз вздохнув, Данила взял чемодан и вышел в горницу, где его ждали хозяева.

Полчаса ушло на советы и наставления, на которые не скупились Василий Иванович и Вера Андреевна, искренне сожалевшие, что племянник уезжает. Его потискали, поцеловали, всучили сумку со снедью, и Василий Иванович повез племянника на вокзал. Решили, что Данила сначала поедет в Москву, подаст заявление в институт, устроится в общежитии, а уж потом на пару дней съездит домой, в Парфино, где его с нетерпением ждали мама, отец и сестренка.

Нестор Будимирович пришел провожать ученика к поезду.

– Помни, о чем я тебя предупреждал, – сказал он, пожимая Даниле руку. – Ты многому научился, но главное – не приемы боя, а чувство меры, точное знание того, когда и где применять свою силу.

– Я помню, учитель.

– Лютый бой, которому я тебя учил, это лишь часть общей системы адекватного реагирования на жизненные ситуации. Будешь терпелив и настойчив, тебя найдут учителя не чета мне.

Данила, ощущая неловкость, кивнул. Вспомнил, как ездил в апреле с Нестором Будимировичем в Калугу, на Сход славянских общин, где учитель демонстрировал на ристалище свое ратное умение. Победить его не смог никто, хотя для участия в воинских состязаниях приехали умелые бойцы со всех уголков России и из-за рубежа. Правда, потом Даниле учитель признался, что есть Витязи, с которыми и ему не справиться.

– Георгий? – поинтересовался Данила.

– И он тоже, – улыбнулся Нестор Будимирович.

Объявили посадку. Данилу еще раз обняли по очереди родственники, похлопал по плечу Нестор Будимирович, сказав, что он, к сожалению, не сможет проводить его, но Данилу в Москве встретят нужные люди, и Данила сел в вагон. Через несколько минут вокзал Чухломы скрылся за поворотом дороги.

Защемило сердце. Что-то ждет его впереди?..

В купе заглянул небритый парень в майке с изображением Карла Маркса на груди, сказал кому-то сзади:

– Здесь.

Из-за его спины выглянули еще две такие же физиономии.

Данила и какой-то старичок-попутчик в полотняном костюме песочного цвета, сидевший напротив, переглянулись.

Небритый «Маркс» втащил в купе большую полосатую сумку, за ней другую, глянул на старичка.

– Вытряхнись отсюда покудова.

Старичок встопорщил брови.

– Вы мне?

– Тебе, тебе. Дай сумки устроить.

– Повежливее нельзя? – не выдержал Данила.

– Чего?! – повернулся к нему «Маркс». – Ты-то чего встреваешь, пацан? А ну, вытряхивайся вместе с ним, пока я укладываться буду. Молоко на губах не обсохло, а уже учить начинаешь.

– Пойдем, мил человек, – поднялся старичок. – С хамом лучше не связываться.

– Ты чего сказал, дед? – удивился небритый. – Это я хам?! Сам ты говно, бабай обтрюханный! Вылезай быстрей!

Он протянул руку, собираясь вытолкнуть старика из купе.

В следующее мгновение Данила привстал, перехватил его руку, вывернул за спину, заставив «Маркса» ойкнуть и согнуться, выставил его в коридор.

– Постойте здесь, подумайте, потом извинитесь и уложите вещи.

Спутники небритого, ошарашенные случившимся, застыли как истуканы, переводя взгляды с него на обидчика и обратно.

Данила отпустил руку, шагнул в купе, смущенно улыбнулся в ответ на благожелательно-заинтересованный взгляд старичка.

– Извините…

– Благодарствую за заступничество, – старомодно поклонился старичок. – Я сам виноват, спровоцировал его на грубое деяние. С такими людьми лучше не начинать полемику.

«Грубость – остроумие дураков», – вспомнил Данила изречение[54] Нестора Будимировича.

– Ах ты, тля сопливая! – опомнился «Маркс», бросаясь на Данилу с кулаками. – Да я же тебе ухи пообрываю!

Данила уклонился от удара в голову, не представляя, что делать дальше – драться не хотелось, душа требовала иного решения, – но условия поведения диктовал не он, надо было каким-то образом выходить из положения.

Он снова перехватил руку небритого, уложил его лицом на полосатые сумки, заблокировал второй рукой удар приятеля «Маркса», втиснувшегося в купе на помощь, и ткнул его согнутыми пальцами руки в солнечное сплетение. Парень икнул, согнулся, держась за живот, закатил глаза.

– Прекратите! – проникновенно сказал Данила, с трудом выдерживая запахи пива, пота и перегара. – Не будете хамить, никто вас не тронет.

– Отпусти! – процедил сквозь зубы «Маркс». – Больно…

В купе хотел пролезть третий приятель усмиренных, но наткнулся на посветлевший предупреждающий взгляд Данилы и вздрогнул, останавливаясь.

– Каратист, что ли?

– Отпусти, гад! – снова взмолился «Маркс».

– Мы договорились?

– Тебе расписку написать?

Данила отпустил небритого. Тот помог подняться приятелю, оба выбрались из купе.

– Ловко вы их, молодой человек, – похвалил старичок. – Какой системой ратного искусства владеете, если не секрет?

– Лют, – коротко ответил Данила, жалея, что ввязался в драку. Хотя, с другой стороны, иначе поступить он не мог. Как говорил учитель: я могу все понять и все простить, кроме хамства и лжи. И все же сосед прав, ситуацию, наверное, можно было разрешить иначе, мирным путем.

– Пойдемте, поговорим спокойно в коридоре, – предложил старичок, излучавший странное доброжелательное спокойствие. – Пусть они уложат свои вещи.

Небритые расступились, пропуская их. «Маркс» вошел в купе, запихал одну сумку на верхнюю багажную полку, вторую под сиденье, вышел, и все трое