Дмитрий Казаков - Сборник рассказов.

Николай с ужасом огляделся. Все это, что он принимал за стены, пол, мебель — живая плоть? А из чего тогда сделана пища, которую он ел?

Его замутило.

— А кто нас… обслуживает? — после паузы спросил он.

— Она и обслуживает, — вздохнул старик. — Кормит, поит, выполняет кое-какие желания. Даже сейчас вот переводит нашу беседу. Без нее мы бы друг друга не поняли. Ведь, как я понял, мы из разных миров?

— К-каких миров? — Николай моргнул, облизал вдруг пересохшие губы. Мелькнула спасительная мысль, что он просто сошел с ума, что все происходящее — горячечный бред, а сам он лежит, надежно связанный, в палате соответствующего учреждения…

— Разных, — не обращая внимания на муки собеседника, сказал Септимус. — Ведь их много: вселенная — словно книга… ты знаешь, что такое книга?

Николай бездумно кивнул.

— Отлично, — старик продолжил развивать мысль. — Вселенная-точно развернутая книга, листки которой висят, не касаясь друг друга. Каждый листок — отдельный мир. Я понятно излагаю?

— Вполне, — нет, бред не бывает настолько реальным и продолжительным. Похоже, что все происходило на самом деле. От осознания этого Николаю стало еще хуже. — А где находится тюрьма?

— Судя по тому, что сюда пребывают преступники из самых разных миров, то она где-то на корешке книги, — ответил Септимус, почесав кончик носа. — Но где точно, я не знаю… как и многого другого!

— Но как я-то сюда попал? — давно копившееся возмущение прорвалось, наконец, громким выкриком. — Я разве преступник?

— Выходит, что так! — равнодушно ответил старик.

— Но я никого не убивал! Не грабил, не насиловал! — Николай вскочил, опрокинутый табурет со стуком отлетел в сторону. — За что меня сюда!?

— Тише, — Септимус поморщился. — Успокойся!

Но Николай его не слушал.

— Это несправедливо! — яростно орал он, чувствуя, как от прилива крови начинают гореть щеки. — Я требую адвоката! Где суд?

Сонливость накатила исподволь. Словно тяжелая и теплая волна она ударила сзади, и Николай неожиданно ощутил, что глаза его закрываются, а сам он падает.

Уснул он до того, как рухнул на пол.

Очнулся он в собственной камере. Ярости больше не было-только удушающее чувство бессилия. Скорчившись на кровати, Николай некоторое время судорожно рыдал, истово надеясь, что в этот момент его никто не видит.

Справиться со слабостью удалось лишь ценой значительных усилий.

— Вот, значит, как тут справляются с буянами? — прошептал он, невидяще глядя в стену. — Усыпляют? Хорошо, я буду спокойным, — он не сомневался, что тюрьма слышит его и понимает, — но я хочу еще раз увидеть Септимуса!

Сказав так, он встал и пошел умываться.

Но ждать новой встречи пришлось несколько циклов сна. За это время камера еще больше приспособилась к обитателю. В ней появился журнальный столик с набором старых газет, книжный шкаф, набитый почему-то исключительно детективами, и даже ванная.

Тюрьма как могла, заботилась, чтобы заключенному было комфортно. И не только его телу, но и душе. Поэтому Николай особенно не удивился, когда, проснувшись в очередной раз, обнаружил в стене, на том же месте овальное отверстие.

На этот раз никакой пленки не было. Две камеры соединял прямой, точно стрела, проход длиной в несколько метров.

Септимуса Николай застал в состоянии размышлений. Старик полулежал в глубоком кресле, задумчиво отщипывая по ягодке от виноградной кисти, расположившейся в округлом серебряном блюде на его коленях.

— Здравствуйте, — сказал Николай.

Септимус вздрогнул, повернул голову.

— Здравствуй и ты, — ответил он, и в этот раз Николай успел расслышать чужие слова, прежде чем они превратились в понятную фразу. — Больше не будешь бузить?

— Постараюсь.

— Вот и славно, — вздохнул старик, усаживаясь поудобнее, — если я не ошибаюсь, то голова твоя пухнет от вопросов?

— Ну, в общем, так, — вынужден был согласиться Николай.

— Тогда садись и спрашивай, — Септимус указал гостю на табурет.

— Сколько я здесь пробуду? — спросил Николай, усевшись.

— Очень простой вопрос, — Септимус оторвал виноградинку, внимательно рассмотрел ее, и отправил в рот. — Логика давно привела меня к выводу, что сюда помещают только пожизненно.

Пол качнулся под ногами Николая.

— Откуда, — прошептал он, — откуда такой вывод?

— От верблюда, — не очень вежливо ответил Септимус. — Это тюрьма только для тех, кто совершил нечто чудовищное! За обычные преступления из собственного мира не похищают!

— Но я ничего не делал! — возмутился Николай.

— Делал, делал, — покачал головой старик и съел еще одну ягодку. — Только ты мог не осознавать, что совершаешь преступление.

— Как я тогда могу знать, за что здесь сижу? — возмущение бывшего предпринимателя достигло предела.

— От момента преступления до вынесения приговора проходит не больше двух суток. Вспомни, что ты делал в этот срок.

— Ничего особенного, — Николай почесал затылок. — Все как обычно…

— Нет уж, давай вспоминай, — Септимус сурово нахмурился.

— Может быть, вы скажете, за что вы сюда попали? — заискивающе спросил Николай. — Тогда мне легче будет понять, что сотворил я сам…

— То, что я сделал… — глаза старика, необычно яркие и чистые, слегка затуманились, по лицу его пробежала гримаса боли, — …Нет! Каждый должен осознать свой грех сам! Перечисли, что плохого ты сделал в последние дни обычной жизни, и я скажу, в чем твоя вина.

— Ладно, — уныло промолвил Николай и принялся загибать пальцы. — Ну, жене изменил…

— Это ерунда, — махнул рукой Септимус, — хотя в моем мире тебя бы побили камнями.

— Да? — Николай вздрогнул. — Еще взятку дал.

— Это все делают. Чего еще?

— Ну, обманул партнеров по… торговле, — неохотно сказал Николай.

— Тоже не годится, — старик пожал плечами. — Еще?

— Бомжа машиной… повозкой слегка придавил, — после некоторых раздумий сказал Николай, — а потом смылся. Но он жив остался, это точно!

— Даже если бы он умер, этого было бы мало, — Септимус отложил в сторону блюдо с виноградом. Похоже, что беседа увлекла его всерьез. — Вспоминай!

— Против закона ничего более не делал! — горячо воскликнул Николай.

— Закон придуман людьми, — наставительно сообщил старик, подняв палец, — сюда же ты попал по приговору Суда Высшего, можно даже сказать — божественного! Что ты сделал не противозаконного, а просто плохого?

— А, — несколько недоуменно кивнул Николай. — Так, про измену уже говорил… Сына выпорол.

Септимус покачал головой.

— Отказал в просьбе просто так, по дурости…

— Нет, опять не годится, — вздохнул обладатель роскошной бороды. — Давай тогда вспоминай все события, и по порядку. Рано или поздно наткнемся на нужное…

Николай вздохнул и принялся перечислять. Первый день был разобран по минутам, и он взялся за второй, начавшийся с наезда на старого алкаша. При каждом новом поступке Септимус качал головой, и Николай переходил к следующему. Мысли от напряжения путались, вспоминать становилось все сложнее.

— … с художником поговорил, — сказал он медленно, — картины его обругал. А потом…

— Стоп! — неожиданно прервал его Септимус. — А теперь — подробно, как ты с ним разговаривал!

Недоумевающий Николай пересказал короткую беседу у Художественного музея.

— Все ясно, — качая головой, сказал Септимус. — Вот за это ты тут и сидишь!

— За это? — вяло возмутился бывший предприниматель. — Это же ерунда! Меня никто за это не осудит, ну не понравились мне его картины, и что? Я же его не ударил даже!

— Ты сделал много хуже, чем ударил, — лицо Септимуса стало строгим и печальным. — Я даже могу сказать тебе, как сложится судьба этого юноши. Он бросит рисовать, пойдет в торговцы и всю жизнь посвятит тому, что будет зарабатывать деньги!

Николай слушал, как завороженный.

— Он будет, может быть доволен такой жизнью, но больше никогда не будет творить. А творца убил в нем ты, собственным неосторожным словом!

— Ну и… — Николай судорожно сглотнул, пытаясь собраться с мыслями.

— Не перебивай, я не закончил, — поднял руку Септимус. — Лучше бы ты убил его самого, так как в этом случае ты погубил бы лишь тварную материю, тело, рожденное другим человеком. Ты же загубил то, что в человеке от Бога, и тем самым убил самого Бога, его маленькую частичку!

Наступила тишина. Хозяин камеры сидел, насупившись, точно старый ворон, и синие глаза его были полны печали. Мягко потрескивали в очаге поленья.

— И за это я буду наказан? — осмыслив услышанное, спросил Николай.

— Ты уже наказан, — жестко ответил Септимус.

— Чем же? Меня кормят, трудиться не заставляют, — Николай картинно удивился. — Мне даже не холодно, да и одиночество, судя по всему, не грозит.