Фантастика 20254-131 - Константин Викторович Плешаков

Ну спасибо, успокоил! Хотя я сразу нечто подобное предполагал, так что открытием откровение Равиля не стало. К месту вспомнил ещё одну песню, которую с большим трудом частично воссоздал, думая порадовать Колю и коллектив «Яви и Нави», почему бы не опробовать вначале в узком кругу? Так что через десять минут на три голоса с Равилем и Хазиным огласили стены интерната дружным и совсем не музыкальным ревом, зато от души:

'Ведут нас ко Христу дороги узкие

Мы знаем смерть, гонения и плен

Мы — русские, мы — русские, мы — русские

Мы всё равно поднимемся с колен

Ведут нас ко Христу дороги узкие

Мы знаем смерть, гонения и плен

Мы — русские, мы — русские, мы — русские

Мы всё равно поднимемся с колен!' Ж. Бичевская.

На поднятый шум подтянулась ещё одна городская коллега Хазина и соседка (как хорошо, что больше в интернате никого не было, особенно школьников), учительница химии, только что после университета. Светлана Павловна, как она представилась в процессе знакомства.

— Пить будешь, Светлана Павловна? — Галантно поинтересовался Михаил Леонидович, достав третий стакан.

— Ой, вы что, со школьником? Это же аморалка! — С восторгом пискнула субтильная преподавательница. — Наливайте!

Несмотря на отлично проведенный вечер, до дома я добрался вполне благополучно, всю дорогу негромко напевая на мотив какой-то революционной песни: «И Хазин — такой молодой, и ГеКаЧепе впереди!» И даже дома не спалился, прошмыгнув тихой сапой в нашу с Сашей комнату, где с удовлетворением уснул, без всяких мыслей и раздумий, можно сказать — завтрашний день знаний отметили…

Ну а сюрприз, обещанный моей ненаглядной, оказался её новой и модной стрижкой, сделанной в городе без меня. На что я на линейке в честь первого сентября — сразу обратил внимание, безо всяких подсказок и полунамеков. Да и немудрено: её роскошная грива светло-русых волос превратилось в аккуратное каре, как у Натальи Варлей. Жалко, конечно, былое великолепие, но и так неплохо. Да что там неплохо — отлично просто! Правда, к её новому образу развращенное двадцатым веком сознание непроизвольно подставляло чокер и обязательно черного цвета, что в сочетании с цветом волос — гарантировало убийственный и неповторимый эффект. Осталось убедить Лену и окружающих, что черное короткое ожерелье, плотно обхватывающее шею, это совсем не ошейник! Хотя и очень похоже…

Глава 5

Глава 5.

Осень 1987 г. — весна 1989 г.

Михаил Леонидович проработал школьным учителем учебный год, тютелька в тютельку, и в конце мая покинул Петропавловку. Я уже от него устал, если честно, под конец. Все жилы вытянул, напоследок пристал с этим объединением Германии, особенно с подробностями, в которых я был ни ухом ни рылом. Он, однако, вытянул всё, что я об этом знал, на зависть иным гипнотизерам.

— Объясни мне, — горячился Хазин. — как это ссыкливое убожище, которое все, по твоим словам, заметь, делал по указке западных кураторов, пошел на такой шаг⁈ Это же в корне противоречит интересам как Англии, так и Штатов!

— Мне почем знать, я свечку не держал! Может компромат какой убойный был, а может и через Раису Максимовну зашли, сами же знаете, что и в рядах западного истеблишмента нет никакого согласия, каждый свой край одеяла на себя тянет. Чо было, то и рассказываю. На мизер я иду, сколько там у меня уже?

— Хорошо подумал? Безумству храбрых поем мы песню! — Михаил в предвкушении потер руки. — Сейчас снова тебе насую взяток!

Да, пристрастились к преферансу, есть грешок. От пространных отчетов меня наконец-то избавили, а Михаила Леонидовича я посещал как по расписанию — несколько раз в неделю, под предлогом репетиторства. И если поначалу и вправду подтягивал меня без всякого снисхождения по школьной программе, то вскоре это дело бросил, убедившись, что и без него с этим всё хорошо. Так вот и начали — под карты разговаривать о геополитике, экономике и прочем, вплоть до самых похабных вещей, интересных мужикам в любое время и эпоху. Причем пульку расписывал я, а Хазин периодически конспектировал то, что я ему наговаривал. Кипу пухлых общих тетрадей исписал, и это только при мне, с сентября по май. Подозреваю, что и после моего ухода без дела он не сидел.

Как бы то ни было, его отъезд взволновал только химичку Светлану Павловну, которая при прощании хлюпала носом и то и дело прикладывала к покрасневшим глазам платочек. Мы с моей Леной отъезд нашего классного руководителя (вот да, по иронии судьбы — он преподавал биологию и был классным нашего девятого) встретили с облегчением.

И на то были свои причины, всё началось в сентябре. Следует сказать, что при советской власти нет никакой ювенальной юстиции, и к детям как к единственным и неповторимым снежинкам — не относятся. В общем, большинство работ в школе лежит на наших хрупких плечах: начиная с мелкого ремонта во время летней отработки, заклейки рам газетами осенью на зиму и их же очисткой (с одновременной мойкой стекол) весной. И уборщица на трехэтажную школу всего одна и занимается только коридорами да учительской с кабинетом директора, а сами классы — убирают ученики. Те, за кем этот класс закреплен.

Так как нашим новым классным стал Михаил Леонидович, взваливший на себя нелегкое бремя преподавать биологию, нам достался кабинет биологии вместе с обязанностью ежедневно после уроков проводить там уборку, в том числе и мытьё полов. Как раз из-за этого первый классный час чуть не перерос в грандиозный скандал — начали спорить, кто будет мыть первым, как распределять пары и составлять график. Вовремя заметив, что наш староста и по совместительству комсорг класса начинает впадать в столь привычный ему организационный раж, вызвался добровольцем в этот праздничный день помыть полы в классе. А график пусть составляют как есть, по справедливости, на все двадцать три рыла, из которых наш девятый и состоит. А то знаю я такие расклады, не заметишь, как классный час перейдет во внеочередное комсомольское собрание, от которого и мне не отвертеться, так как дело касается всего класса.

Естественно, моя дорогая в беде не бросила и присоединилась, а комсорг, гордо расправив плечи, словно одержал