Птица малая - Мэри Дориа Расселл

кому-нибудь, однако вдруг оказалось, что Джимми Куинн умеет играть, и на той неделе мы настроили пианино.

– А вы, София, умеете играть? – спросила Энн. Простой вопрос неожиданно заставил девушку задуматься.

– Моя мама преподавала музыку, так что в детстве она учила играть и меня, – наконец произнесла София. – Даже не помню, когда я в последний раз садилась за пианино.

Тем не менее она помнила. И время дня, и косые солнечные лучи, проникающие сквозь окно музыкальной комнаты, и мать, кивавшую, объяснявшую и присаживавшуюся за инструмент, чтобы показать, как надо играть фразу; кошку, вспрыгнувшую на клавиатуру затем лишь, чтобы ее бесцеремонно ссадили на ковер, перестрелки и грохот минометного снаряда, разорвавшегося неподалеку. Она могла бы вспомнить все, если бы только позволила себе.

– А если попробовать, – предложил Джордж.

– Всякий человек, умеющий создавать музыку своими руками, для меня недостижимый авторитет. Сама я умею только включать и выключать радиоприемник. Садитесь же, София, – попросила Энн, радуясь тому, что какое-то действие может заменить неловкий разговор. София оказалась благодарным, но тихим гостем, и обед прошел в более спокойном ключе, чем привычный Энн и удовлетворяющий ее. – И как настройщик сделал свое дело – вполне благопристойно или же в духе всепобеждающей пуэрториканской коррупции?

– Нет, я действительно ничего не помню, – попросила пощады София.

Возражения ее были отвергнуты решительно, но любезно, и хотя она была несколько недовольна этим, стали вспоминаться какие-то музыкальные отрывки. На несколько минут она забылась, привыкая к инструменту, но только на несколько минут. Поднявшись, она была уже готова откланяться, но Джордж напомнил ей о мороженом, и она решила еще немного задержаться.

Пока они ели десерт, Энн пригласила ее приходить в любое время и пользоваться пианино, но, зная настроение Софии, добавила:

– Однако должна предупредить вас. Джимми Куинн нередко заходит к нам пообедать, так что в итоге вы можете рано или поздно столкнуться с ним. – A потом непринужденно, как будто она и не намеревалась сказать это с самого начала знакомства, произнесла: – Кстати говоря, у нас бывает еще один общий знакомый. Эмилио Сандос, помните такого?

– Лингвиста? Конечно.

– Вы имели полное право сказать: тесен мир! На самом деле мы находимся здесь из-за него, – сказал Джордж, вкратце набросав историю их появления в Пуэрто-Рико.

– Так, значит, вы тоже миссионеры, – проговорила София, пытаясь не выдать голосом овладевший ею ужас.

– Нет, нет, упаси боже! Мы всего лишь полные сочувствия к ближним и дальним, до боли в заду добродетельные либеральные благотворители, – пояснила Энн. – Я родилась в католической семье, но давным-давно отошла от церкви.

– Энн еще может изобразить католичку после пары кружек пива, но я сам абсолютный атеист. Однако, – признал Джордж, – иезуиты делают много добра…

Они поговорили какое-то время о клинике и Иезуитском центре. Однако потом разговор как-то сам собой перешел на радиотелескоп и работу Софии, и Энн самым нехарактерным для себя образом примолкла, пока Джордж объяснял технические тонкости молодой женщине, проявлявшей молниеносную быстроту мышления во время работы, интересным образом контрастировавшую с милой неловкостью в обычном общении.

Да, думала Энн, наблюдая за ней, теперь я вижу ее притягательную силу.

* * *

ПОЗЖЕ, УЖЕ В ПОСТЕЛИ, Энн устроилась под боком несколько запыхавшегося Джорджа. Черт, подумал он, надо снова начинать бегать.

– «O, сладкая тайна бытия, наконец я нашла тебя»[32], – пропела Энн.

Джордж рассмеялся.

– Очаровательная девочка, – отметила Энн, мысли которой вдруг переключились на Софию, с точки зрения Энн принадлежавшую к числу тех немногих женщин, которых можно назвать роскошными… крошечная и совершенная. Но такая замкнутая. Такая настороженная. Она ожидала найти больше тепла в девушке, очаровавшей Эмилио и Джимми. И, кажется, и Джорджа, насколько она может судить, а она разбиралась в таких делах.

– Теперь понятно, каким образом она сумела произвести такое впечатление на Эмилио. И на Джимми тоже, – добавила она напоследок.

– Гм-м-м, – пробормотал, уже засыпая, Джордж.

– Если бы я захотела, то вполне могла бы стать еврейской мамеле. Иисуса на самом деле подвело то, что он не сумел найти для себя хорошей еврейской девочки, – рассудила Энн, – и создать с ней семью. Но это же чистое богохульство, правда?

Приподнявшись на локте, Джордж посмотрел на нее:

– Держись подальше от этой темы, Энн.

– Ладно, ладно тебе. Я пошутила. Давай спать.

Однако оба заснули не сразу, размышляя о своем в темноте.

Глава 9

Неаполь

Апрель 2060 года

ДЖОН КАНДОТТИ БЫЛ НА НОГАХ, едва рассвело, и уже одевался, когда в дверь постучали.

– Отец Кандотти? – спокойный, но настойчивый голос брата Эдварда доносился из коридора. – Отец мой, вы не видели Эмилио Сандоса?

Джон открыл дверь.

– Не видел. С прошлого вечера. А что?

Взъерошенный коротышка Бер казался встревоженным.

– Я только что заглянул к нему в комнату. Постель не тронута, его стошнило, и в доме его нет.

Натягивая свитер, Джон протолкнулся мимо брата Эдварда и бросился в комнату Сандоса, не в силах поверить в то, что того нет на месте.

– Я убрал за ним. Выблевал весь вчерашний ужин, – пыхтя, говорил Эдвард за его спиной. – Хотя и съел-то немного. Я уже обошел уборные. Его там нет, говорю вам.

Джон тем не менее заглянул в комнату, откуда все еще пахло блевотиной и мылом.

– Вот черт, – шепнул он с отчаянием в голосе. – Черт, черт, черт. Следовало ожидать чего-нибудь в этом роде! Я должен был находиться рядом с ним. Я бы услышал его.

– Это я должен был находиться рядом, отец мой. Даже не знаю, почему я не настоял на том, чтобы меня поместили в соседнюю с ним комнату. Но теперь ему больше не нужна моя помощь ночами, – проговорил Эдвард, пытаясь объяснить свою оплошность не только Кандотти, но и себе самому. – Мне следовало заглянуть к нему вечером, но я не стал вмешиваться, раз он… Он сказал мне вчера, что хочет поговорить с вами. Я думал, что он мог…

– Я тоже так думал. Постойте. Он не может уйти далеко. Вы смотрели в трапезной?

Стараясь не паниковать, они осмотрели весь дом. Джон, со своей стороны, почти ожидал увидеть тело Сандоса за каждым углом. Он уже начал обдумывать, что делать дальше, звонить ли Отцу-генералу или обращаться в полицию, когда в голову ему пришло, что Сандос родом с острова и, скорее всего, находится внизу, у воды.

– Давайте поищем снаружи, – предложил он, и они вышли из дома с западной стороны.

Солнце едва выбралось из-за горизонта, и каменный балкон еще находился в тени, как и весь берег внизу. Корявые и низкорослые деревья, скрюченные ветрами Средиземноморья, уже прятались в золотой и зеленой дымке, фермеры начинали пахать, однако весна оставалась серой и холодной – чего вы хотите рядом с Везувием, говорили все. Тревога и холод соединили свое воздействие, и Джон, опираясь на стенку балкона и обшаривая взглядом побережье, начал трястись.

Наконец он заметил Сандоса и, охваченный облегчением, одолевая ветер, прокричал:

– Брат Эдвард? Брат Эдвард!

Сгибаясь под ветром, охватив пухлыми руками объемистую грудь, Эдвард направлялся к гаражам, чтобы пересчитать велосипеды. Услышав зов Кандотти, он обернулся.

– Я его вижу! – прокричал Джон, указывая вниз. – Он на берегу.

– Мне сходить и привести его? – откликнулся Эдвард, возвращаясь к балкону.

– Нет! – выкрикнул Джон. – Я сам приведу его. Только возьмите ему пальто, хорошо? Он, должно быть, замерз.

Брат Эдвард потрусил за тремя пальто. Вернувшись через несколько минут, он помог Джону влезть в самое большое, передал предназначенное для Сандоса и надел на себя третье. Не дожидаясь его, Джон начал спуск по длинной веренице лестниц, спускавшихся зигзагом к воде. Но прежде чем он успел зайти достаточно далеко, брат Эдвард остановил его возгласом:

– Отец Джон, будьте осторожны.

Какая странная мысль, подумал Джон, которому представилось на момент, что брат Эдвард опасается того, что он поскользнется на влажных ступенях. А потом он вспомнил, каким Сандос пришел к нему в тот первый день в Риме.

– Не беспокойтесь, все будет в порядке. – На лице брата Эдварда заметны были сомнения. – Надеюсь. Если он не покалечился сам, то едва ли может причинить