Потерявшийся - Александр Викторович Горохов

жидкая, высокотемпературная лава, — пояснил геолог. — Нам очень повезло, что извержение носило не взрывной характер: просто после землетрясения образовалась мощная трещина, по которой лава и попёрла наверх. Но под изрядным давлением, поскольку лавовый фонтан ночью был хорошо виден.

Прогнозов окончания катаклизма геолог не давал, что-то рассказывая про объём какой-то дайки. Но из его слов было понятно, что за счёт огромных размеров кратера и «трубки» на годы и даже месяцы эта история не затянется. Тем не менее, прогнозировал, что из-за огромных объёмов выброшенного пепла и длительного времени остывания лавы склоны вулкана будут недоступны несколько лет, а территория к востоку от вулкана стала нежилой на много десятков километров. Также Кореньков прогнозировал некоторое падение среднегодовых температур, вызванное запылённостью атмосферы. Для нас, обосновавшихся неподалёку от экваториальной зоны, это, конечно некритично. А вот для жителей северного континента может стать неприятным сюрпризом.

Что же касается поминок по Пересечину, которые хочет устроить Кроха, то Иван Максимович Шаров, конечно, решил прийти к ней. И не один, а прихватив с собой майора Чистякова. Она ведь наверняка поняла намёк коменданта на то, что он нуждается в её информации о людях, работающих на закрытие проекта. Вот пусть эфэсбэшник и слушает, что именно она расскажет, какие фамилии назовёт.

* * *

Спасло нас, пожалуй, только то, что селевый поток накатывался не ровной, «плоской» стеной, а дугой: впереди та часть, которая текла по руслу реки, а края его отставали. Ведь мы добрались до квадрика буквально за минуту-другую до того, как волна воды, смешанной с глиной, песком и камнями, поравнялась с разрушенной землетрясением деревушки.

То, как я вставал с земли и ковылял к четырёхколёсному мотоциклу — отдельная песня. Сперва, правда, пришлось отбиться от присевшей рядом со мной Оне, прильнувшей ко мне и принявшейся что-то лепетать вперемешку с рыданиями. Отбиться, просто оттолкнуть и заорать на неё:

— Помоги встать, идиотка!

Она, конечно, ничего не поняла, но едва не впала в ступор от моего грубого тона и того, что я её толкнул. И лишь то, что я стал корячиться, одной рукой опираясь на то самое копьё, что выдрал из своего тела, а другую протягивая ей, исправило ситуацию. Если бы не физподготовка, среди упражнений которой есть «приседания пистолетиком», то есть, на одной ноге с вытянутой вперёд другой, то хрен бы я встал. Тем более, когда раненая нога болит, а в башке дичайший туман от потери крови и действия наркотика. Но поборола обиду, подстраховала, пока я корячился. Там, кажется, я рацию и… пролюбил, на земле оставил.

Вторая эпопея — «великий поход» к квадроциклу. Помнится, у Высоцкого в знаменитой песне про друга, ну, той самой, «Если парень в горах не ах», есть слова «а когда ты упал со скал, он стонал, но держал». Вот я к спасительному «механическому средству передвижения» так же шёл: стонал, матом орал от боли, но ковылял. Опираясь на подставленное мне плечо девушки и всё то же треклятое короткое копьё.

А вы думали, что всё так просто? Ширнул себя наркотой, благодаря которой на дырявой ноге с глубокой раной можно хоть вприсядку отплясывать? А член вам — не мясо? Ещё как, сука, больно, когда эту рану тревожишь. И кровища сквозь повязку сочится, так, что у меня не только повязка красная, но и штанина ниже неё (бинтовали-то поверх одежды) к телу липнет.

Девчонка сообразительная оказалась. Перепуганная, поскольку понимает, что без квадрика, на котором мы рассекали по здешним дорожкам и бездорожью, нам точно придёт полярный зверёк, о существовании которого она даже не подозревает. Сама позади меня в седло запрыгнула, когда я на «железного коня» взгромоздился. Взгромоздился, прижал её руки к себе, рявкнув «крепче держись», и дал газу.

Генеральное направление движения я ещё в полном сознании выбирал: градусов сорок пять от направления движения селевого потока. А вот дальше — одни смутные ассоциации: то перед какими-то рытвинами притормаживаю, то уворачиваюсь от кинувшегося под колёса дерева, то мы едва не тонем (вмоём представлении, конечно) в ручейке-притоке Большой реки, где глубины-то сантиметров десять-пятнадцать. Но «генерального курса» на возвышенность, похоже, являющуюся речной террасой, держу уверенно.

Вот на попытке взобраться на эту террасу, у меня сознание и выключилось. А вместе с ним и движок квадроцикла заглох. Так что Оне меня в горку волокла в виде мешка с дерьмом. Но, спасибо, девочка, выволокла-таки! Каких усилий ей это стоило, не нажила ли она грыжу после такого, я не знаю. Всё-таки восемьдесят кило живого веса во мне, плюс поболее полутора десятков килограммов шмотья (включая броник), оружия, боеприпасов. А в ней — от силы пятьдесят пять.

В себя пришёл уже на закате. Один. Какие-то ветки вокруг меня натыканы, небольшую тень создают. И голоса в отдалении, один из которых, кажется, знакомый. Встревоженные голоса, говорят не по-нашему. Поскрипывает ритмично что-то. Состояние моё — лучше бы я сдох вчера. Болит не только нога, но и вообще всё, что может болеть. Слабость такая, что, пожалуй, даже письку удержать в руках не смогу, если поссать потребуется. Впрочем, судя по запашку от меня, не потребуется: похоже, пока без сознания валялся, «напрудил» я под себя. Хорошо, хоть не обосрался! Но самое неприятное — в ране «дёргает». А это значит, какая-то инфекция в неё попала, и у меня появились шикарные шансы загнуться от гангрены.

Всё-таки вернулась Оне. И не одна вернулась, а с какими-то мужиками и телегой, запряжённой «осликом». Деловитыми такими. На меня глянули, втроём подняли и взгромоздили на площадку телеги, заваленную сеном. Всё также с пистолетом-пулемётом, который я не забыл повесить на себя через плечо и голову, с прочими взрывающимися предметами, которыми я увешан, как новогодняя ёлка игрушками.

Далеко ли везли, не знаю. Вырубился я от тряски. Снова в себя пришёл на ворохе соломы в какой-то крошечной тростниковой хижине. На деревянной колоде едва теплится фитилёк, торчащий из глиняной лампы замысловатой формы. Пришёл в себя от того, что меня чем-то мокрым обтирают.

С бронежилетом и моими штанами туземка справилась: всё-таки не единожды видела, как мои бойцы расстёгивают «липучки» броника и пуговицы с ремнём на брюках, а также развязывают шнуровку берцев. И теперь влажной тряпочкой оттирает кровищу и грязь с раненого бедра.

А ведь прав я был! Рана-то воспалилась и гноиться начала. Девочка прикасается к вздувшейся ноге рядом с ней очень аккуратно, но и этого хватает, чтобы больно было.

— Оне, дай мне броник, — прохрипел я,