Фантастика 20254-131 - Константин Викторович Плешаков

на эстраде, в окружении поклонниц и с солидным счетом, состоящим из авторских отчислений меня выдернул голос вчерашнего деда. Он протягивал мне стакан с водой, к которому я благодарно потянулся всем организмом, но не рассчитал силёнок. Деда это не обескуражило, он приподнял меня, подложив под спину подушку и напоил.

— Ещё, дядь Паш! А что вчера было, ничего не помню… — Пить хотелось неимоверно, а дед оказался знакомым, односельчанин, ещё и сосед практически. Работал он, если верить обрывочным воспоминаниям, в кузне. А здесь, в районной больнице, где мы сейчас находились, такое знакомство считай как родственные связи, что тут же подтвердили слова дяди Паши, принесшего второй стакан.

— А помнишь, Ванька, как я тебя в своём саду драл крапивой? Ох и поганцем ты рос, это надо же, ветку у яблони обломить и с наглым видом с неё яблоки обдирать. Лет пять уже прошло, а ты, смотрю, ничуть не изменился!

Это, я так понимаю — аналог идиомы: «Помню, помню, как мыл твою обосраную жопку в фонтанах Баден-Бадена…» Маркер свой-чужой, так что я, по всем признакам — свой. Извинился, от меня не убудет, а мне с дедом не только дальше в палате жить, а и в деревне. А он, если полагаться на то, что я про него знаю и что от него вижу — мужик нормальный. Да и какой он дед, лет пятьдесят пять максимум. Для меня сейчас и сорокалетний — дед.

— Извини, дядь Паш, на всю жизнь запомнил! Теперь ни ногой по чужим огородам!

— Да ты что, Ванька? — Аж опешил кузнец. — Молодой ты ишшо, крест на себе ставить! У соседей то да, не след по садам лазить, а вот в совхозную теплицу за огурцами на закуску чего не залезть⁈ Пьёте ведь небось уже кумпаниями, да за девками бегаете? Эх, я в ваши годы…

Сосед погрузился в воспоминания, а я выдул второй стакан и откинулся на подушку, в блаженстве прикрыв глаза. Полегчало — не то слово! И надо корректировать свои воспоминания о союзе с действительностью. Мне тогда, в восемьдесят шестом, всего семь лет было, а тут в два раза больше. Не успеешь оглянуться, как будет четырнадцать и заодно — возраст, с которого наступает уголовная ответственность, по крайней мере, за совершение наиболее общественно опасных деяний. А где грань между хулиганством и общественно опасным деянием — определяет суд, самый гуманный в мире.

У меня то в основном, о СССР, сохранились розовые сопли — мороженное по двадцать копеек, газировка из автомата за трёхкопеечную монету и прочие шаблоны, благодаря юному возрасту. А тут вон какая градация между собственностью, с одной стороны частная, покушение на которую чревато общественным порицанием, с другой стороны — общественная, отношение к которой уже не такое трепетное. Из этого времени растут ноги поговорок: «Всё вокруг колхозное, всё вокруг моё!» и «Ты здесь хозяин, а не гость, тащи с работы каждый гвоздь!». А если вдумчиво полистать уголовный кодекс, так за расхищение социалистической собственности в особо крупном размере могут и к стенке поставить, мораторием на смертную казнь пока не пахнет.

Вот такие вот взаимоисключающие параграфы, всё это надо знать назубок, чтоб не спалиться. Чую — хлебну я ещё лиха, окунувшись с головой в будни эпохи заката социализма. Тут ни интернета, ни сотовой связи, ни изобилия товаров. В чистом виде — конкурентная борьба за выживание, где побеждает наиболее приспособленный. А я уже изрядно испорчен двадцать первым веком, взять то же образование: и сам учился не ахти, всё что знал из школьной программы — благополучно забыл, и предшественник не подстелил соломки, тоже редкостным раздолбаем оказался…

Бессонная ночь, где знакомство с воспоминаниями бывшего владельца теперь уже моего тела чередовались с весьма болезненными эффектами нейролептика закончилась, самочувствие слегка улучшилось, но голова пухла, от узнанного, подвешенного состояния и вообще — от совокупности всего. Самое время послать всё побоку и вздремнуть, после посещения туалета, о чем я, зевнув с подвыванием и чуть не вывихнув челюсть — оповестил односельчанина и соседей по палате. Чем вызвал такое недоумение у них, что сразу понял — что чуть не прокололся. Еще никогда Штирлиц не был так близок к провалу…

— Ты чо, Ванька⁈ — С жалостью, смешанной с искренним возмущением посмотрел на меня дядя Паша. — А мочу и кал за тебя Пушкин сдавать будет⁈ Спать надо ночью! Распорядок дня в больнице надо соблюдать! У Лидии Валерьевны не забалуешь, быстро вылетишь за нарушение, без больничного! А сончас будет днём, после обеда…

Кто-то из однопалатников включил радиоприемник в палате, диктор задорно объявил: «А сейчас — утренний концерт! Песни Семёна Каца!»

Из динамика донесся гитарный перебор и голос барда, видимо — того самого Семёна, который, не подозревая о антисемитизме в СССР, вопреки всему задорно запел:

'С тучки на тучку — шире шаг,

Шире шаг, а не уже.

Я шагаю по облакам,

Как по весенним лужам.

С тучки на тучку — шире шаг,

Их уже тысяча сзади,

А впереди — архипелаг,

Не перепрыгаешь за день'. ©

А я, собрав все силы — поплелся за соседями по палате, знакомиться с туалетом. В коридоре приняв в руки, на посту дежурной медсестры, всё той же пресловутой Лидии Валерьевны, наводившей порядок в больнице железной рукой — две стеклянные емкости, под анализы. С четким распоряжением: с пустыми руками, то есть тарой — не возвращаться.

По маленькому никаких вопросов не возникало, даже маловат был выданный бутылёк, а вот что делать с калом, если я позывов сходить по большому не испытываю? Благоразумно терпение строгой медсестры испытывать не стал, дождался, когда отойдем от её стационарного поста, представлявшего из себя обычный письменный стол со стоящей на нем настольной лампой и стула, за которым она сидела и поинтересовался у дяди Паши на правах старого знакомого — как мне быть в этом случае. Тот в ответ закряхтел и принялся столь иносказательно советовать поднатужиться, что я понял — придется постараться, кровь из носу. Говоря по простому — лучше по хорошему предоставить требуемое, в ином случае — жопу может и не порвут, а вот клизму могут и поставить, чтоб не портить отчетность…

Глава 4

Глава 4.

Странно, вроде в больнице, правая рука замотана слоем бинтов, на мне полинявшая от стирки пижама и кальсоны, которые то и дело сползают — а настроение неуклонно ползет