Проклятие дома Грезецких - Тимур Евгеньевич Суворкин

глупенький. Это человеческая желчь. Ты кровью, кровью кропи.

Робот достал банку с темно-красным содержимым. Дождавшись одобрительного кивка Ники, он обмакнул в нее кисть и широко размахнулся. На белые цветы легли багровые капли.

Лишь после этого девушка повернулась в нашу сторону.

– Простите. Надо защищать эту землю от зла. Оно явно стало сильнее. Жоржик погиб не в дымную ночь, значит, оно уже не боится света звезд. Это очень плохо.

Я покачал головой. Откуда у Ники человеческая кровь и желчь, спрашивать я, конечно, не стал, на ящике были прекрасно видны затейливые печати Сибирской коллегии. Чего-чего, а подобных материалов у ученых, которые изучали то, что творится за рекой Обь, было в избытке.

Тем не менее с заявлением Ники я не согласился:

– Я не думаю, что Жоржика убила какая-то нелюдь. Подобные твари обычно не отправляют ни посылок, ни уж тем более записок, отбитых на печатной машинке.

Ника лишь отмахнулась.

Ариадна же, к моему удивлению, кивнула, соглашаясь с девушкой.

– Не стоит недооценивать нелюдей, Виктор. Запомните это.

Она подняла взгляд, смотря на еще не сошедшего со стремянки Шестерния, стоящего среди цветущих терновых ветвей.

Раздался скрежет. Робот наклонился вниз, нависая над Ариадной.

– То есть вы намекаете, что Жоржика я убил?

– Почему вы так решили? – с полуулыбкой спросила Ариадна. – Я ведь ничего про вас не говорила.

Шестерний издал что-то похожее на вздох, а затем вдруг передразнил мою напарницу:

– Это же очевидно. Вы, роботы, удивительно просты и предсказуемы.

Ариадна скрежетнула.

Чугунный гигант продолжил:

– То есть вы на меня посмотрели и подумали: если он запрограммирован быть человечным, то ему должно быть жалко цветущий сад. И чтобы сад не вырубили, он убил Жоржика. Ариадна, ну что с вами не так? Я самообучающаяся машина. Я пятьдесят восемь тысяч художественных людских книг прочел. Вы правда считаете, что у меня приоритет сохранения безмозглой органики может быть выше приоритета сохранения человеческой жизни? Да?

Шестерний открыл технический лючок и вытащил кусок мела. Ловко им орудуя, он нарисовал себе над окулярами нахмуренные брови.

– Итак, как вы видите, я очень рассержен вашим заявлением.

Шестерний чуть подумал, а затем с помощью мела добавил себе длинные усы и витую бородку. Потом пририсовал бакенбарды.

– Это для солидности. Чтоб вы, Ариадна, видели, насколько серьезного человека вы разозлили, – важно пояснил робот.

Ариадна холодно посмотрела на чугунного великана:

– Какой еще человек? Прекратите! Вы обычный устаревший, кустарно сделанный, плохо запрограммированный механизм. Не более.

Шестерний ошарашенно замер. Внутри у него что-то грохотнуло. Он внимательно посмотрел на свои чугунные руки, точно увидел их впервые, а затем вдруг пожал плечами.

– Как же я не человек? Быть того не может. Нет, я очень много работал над тем, чтобы человеком стать. И стал им. Хотите я вам докажу?

Ариадна прищурилась:

– Что ж, попробуйте.

Шестерний со всей дури постучал себя по голове. Над берегом раздался тяжелый гул.

– Ну, услышали? Убедились?

– В чем?

– Человек – это звучит гордо. И я звучу гордо. Значит, я человек. – Шестерний вновь сжал кулак. – А вот если я вам по голове сейчас постучу, какой звук будет?

Аридна выпустила лезвия:

– Будет звук моих клинков, входящих в ваши сочленения. Вот какой будет звук.

– А вы злюка, – осуждающе покачал головой чугунный робот. – Я же от таких ваших действий испорчусь. Возможно, навсегда. Вы об этом не подумали? Конечно, не подумали. Куда вам – бесчувственному роботу.

Ариадна, не убирая лезвий, шагнула к Шестернию.

– Какой же вы невыносимый.

Шестерний, не разжимая кулака, наклонился еще ниже к Ариадне.

– Я невыносимый? Да во мне весу всего тридцать пудов, и габариты у меня нормальные, отлично я отовсюду выносимый!

– Самоходное механическое посмешище, – припечатала моя напарница.

– Злюка. И даже, простите за такое площадное слово, не просто злюка, но еще и порядочная закорюка. Надеюсь, я вас не обидел.

Ариадна со щелчком улыбнулась и вдруг пожала плечами:

– Обидеться можно только на равного. А мы с вами находимся на совершенно разных уровнях.

– Я могу слезть со стремянки. Тогда на одном будем.

Ариадна скрежетнула так, что мне показалось, сейчас полетят искры.

– Вы еще подеритесь тут! – Ника всплеснула руками и кинулась к роботам. – Шестик, ну что за поведение? Это же наши гости! А ну извинись!

– Но она первая начала! Она меня роботом обзывает!

– Извинись, я сказала!

– Простите. – Чугунный исполин чуть наклонил голову и шаркнул гигантской ногой. – Будучи человеком, я опять сильно собой загордился. Ведь гордость – это человеческое чувство. А я человек.

Не дать перепалке между машинами выйти на второй круг я сумел лишь благодаря своей отменной реакции, отточенной духовно-механическим училищем и работой в сыске. Ариадна уже открыла было рот, но я вовремя напомнил ей про расследование и настойчиво потащил прочь.

0111

Мы с напарницей шли к усадьбе, намереваясь напоследок посетить Платона Альбертовича. Ариадна все еще кипела.

– Какой ужасный робот, Виктор. Я испытываю негодование. Он самовлюбленный и совершенно несносный.

– Да, верно, кого-то он мне напоминает. Никак не могу понять кого.

– Господин Остроумов, будьте так любезны, уберите, пожалуйста, с лица эту ухмылочку. Во-первых, я абсолютно не понимаю, о ком вы, а во‑вторых, в отличие от Шестерния, вас не защищает внушительная броня из сталистого чугуна.

Я придал лицу чуть-чуть серьезности и, заложив руки за спину, принялся обдумывать наши расследования. Ни с пропажей людей, ни с убийством Жоржика явных зацепок не было. Лишь печатная машинка «Империаль», на которой убийца Жоржика отбил письмо, могла в случае удачи помочь делу, и я надеялся, что хозяин усадьбы сможет нас соориентировать, где в доме она может быть.

Встреченный во дворе слуга посоветовал поискать Платона Альбертовича в его кабинете. Поднявшись на второй этаж дома, мы толкнули нужную дверь, но та оказалась заперта.

– Замок несложный, – не слишком тонко намекнула Ариадна.

Я кивнул – поведение хозяина усадьбы казалось мне подозрительным, и я был совсем не прочь осмотреть его кабинет.

Нащупав лежащие в кармане отмычки, я огляделся и прислушался. В коридоре пусто. В доме тихо.

– По сторонам гляди, – скомандовал я и принялся за работу.

Прошла минута, и замок щелкнул. Мы быстро зашли, прикрыв за собой дверь.

Кабинет был обставлен предельно холодно и функционально. Хром, хрусталь, железо. Украшений не было, только золотом поблескивали корешки книг на бесчисленных полках. На стенах висело множество дипломов, чертежей и украшенных печатями патентов. Кроме того, здесь было и несколько портретов. На одной из стен висела картина с изображением нашей императрицы. Портрет был очень красив, впрочем, Екатерине Третьей было всего двадцать три, вживую она была потрясающе хороша собой, а полотно было явно написано талантливым художником. Стоит ли удивляться, что картина вышла просто великолепной? Я искренне залюбовался тонким лицом правительницы, ее синими глазами и волосами цвета светлого золота.

Затем я повернулся к портретам на другой стене. Они были нарисованы углем, на толстых досках. Нарисованы любительски, но весьма похоже.

На первом была Ульяна Смолецкая – обер-комиссар Тайного совета рабочих и крестьян Декабрии. На следующем товарищ Енисеев, генеральный канцлер коммунаров.

На третьем – Евклид Варфоломеевич Голодов – глава Промышленного совета Петрополиса. Тот, кого