Новый мир. Книга 2: Разлом. Часть первая (СИ) - Забудский Владимир

— Бокс! — скомандовал судья, и зал взорвался овациями.

Дженаро оправдал мои опасения. Первый раунд прошел приблизительно на равных, а в конце третьей минуты я, потеряв концентрацию из-за непривычного шума, давящего на меня с трибун, пропустил джеб, который пришелся мне точно в переносицу, и едва смог заключить в клинч соперника, бросившегося на кураже в атаку.

— Ты что творишь?! — гневно крикнул мне в ухо тренер во время минутного перерыва, который я провел в своем углу, морщась от боли в ушибленной переносице. — Повнимательнее!

— Что это за плюху ты пропустил?! Залюбовался на свою телку на трибуне, или что с тобой стряслось?! — кричала в другое ухо Рина, прыгающая позади моего угла и размахивающая по воздуху кулаками с таким воодушевлением, будто готова была сама нокаутировать Дженаро.

— Все в порядке, — сплюнув, прошептал я.

— Врежь ему как следует, иначе проиграешь по очкам, — встревоженно произнес Кроуди. — Это тебе не профессиональный бокс, парень, у тебя осталось всего два раунда, ты это помнишь?!

— Все в порядке, — повторил я.

— Бери инициативу в свои руки, приятель, — сунув мне в рот капу, посоветовал Энди. — Ты сильнее его. Давай, атакуй! Тебе нужны очки!

Бой оказался намного тяжелее, чем все предыдущие. Начиная со второго раунда, я начал ловить Дженаро на контратаках, как и планировал Кроуди, и успел набить немало очков о его крепкий лоб и щеки, однако итальянец пер вперед, как носорог, все сильнее разгорячаясь, а в конце третьего раунда в нарушение правил толкнул меня о канаты, вызвав гневные вопли болельщиков и замечание со стороны судьи. Марко не хотел проигрывать, и у него, возможно, хватило бы сил справиться со мной, будь он поопытнее.

Когда судья под ликующий рев трибун поднял мою руку вверх, возвестив, что компьютер определил мою победу с перевесом в два очка, итальянец в сердцах сплюнул и с возмущением накинулся на рефери, протестуя против результатов, что было, в общем-то, не в духе олимпийцев, особенно двух спортсменов из Содружества. Тренер итальянца прикрыл от стыда глаза, расстроенный из-за поведения своего спортсмена.

— Везучий ты сукин сын! — не помня себя от радости, Рина Кейдж заскочила на ринг, повисла у меня на шее и прокричала. — Ты в полуфинале, черт бы тебя побрал! Ты будешь драться с самим Молотильщиком, ты понял?! Как же мне тебя жаль!

— Ты молодец, Дима! Ты сделал это! — обнимая меня за плечо, едва не плача от радости, возвестил тренер. — Это мой парень, слышите?!

Едва отцепив от себя Рину, я посмотрел на трибуны, но так и не смог разглядеть надутых, я не сомневаюсь, губок Дженет среди тысяч зрителей, аплодирующих мне, причем некоторые стоя. Бой выдался не слишком зрелищным, я не блистал, но флаг Австралийского Союза уже в пятый раз победно развевался над рингом, и, чем бы не окончились эти игры, никто уже не скажет, что безродный иммигрант Войцеховский опозорил свою новую родину. Люди улыбались, хлопали в ладоши, кто-то показывал мне большой палец, и от этого зрелища меня невольно переполняла гордость, которой я никогда прежде не чувствовал.

Переведя взгляд в другом направлении, я увидел на трибунах знакомое мне смуглое лицо Диего Батисты, того самого парня, который, благодаря своей скорости и феноменальной технике, довольно легко сделал меня в финале юношеских игр в 78-ом. Аргентинец улыбнулся мне и приветственно махнул рукой, я ответил кивком. «Должно быть, гадает, смогу ли я как следует измотать русского перед финалом», — подумал я.

— Я не хочу, чтобы ты боксировал с этим Соболевым, — заявила Дженет этим вечером, хотя я полагал, что она заведет разговор о том, что значили мои объятия с «нигерийской гориллой».

У меня было всего три дня на то, чтобы подготовиться к следующему бою, хотя, как мрачно пошутил на эту тему МакБрайд, он не представлял себе, как к этому можно подготовиться, разве что купить бронежилет. Энди Коул тоже проявил своеобразный юмор, заметив, что в крови Соболева не обнаружили допинг лишь из-за того, что компьютер поостерегся показать правдивый результат.

Глядя на записи боев своего будущего соперника, я лишь морщился, жалея тех бедняг, кто попал под нещадные удары Молотильщика. Он напоминал мне карикатурного русского фашиста из тех, которых изображали на плакатах середины века, пропагандирующие торжество Русского мира: белобрысый, большеносый, с румянцем на бледных щеках, голубыми глазами, в которых застыл неподвижный лед и суровыми, хмурыми чертами лица. В отличие от предыдущих своих соперников, к этому я ощущал противоестественную неприязнь — должно быть, ненависть к подобным типажам, которые четверть века назад уничтожили весь мир, начав с моей исторической родины, передалась мне генетически. Однако мои чувства вряд ли значили что-то для Андрея Соболева, для которого я был всего лишь очередным бифштексом, который следует отбить. Он выглядел старше своих 22 лет, и был настоящей машиной смерти ростом 202 сантиметра и весом 107 килограммов.

«Я не завидую ни тебе, ни Батисте», — откровенно сказала мне вчера вечером Рина. Я послал ее куда подальше, но глубоко в душе был с ней согласен. Диего, пожалуй, еще мог иметь хоть какие-то шансы против ходячего танка за счет своей чрезвычайной подвижности и мастерской техники, а вот мои дела выглядели плохо — я был не настолько быстрым, чтобы успешно бегать от Соболева все три раунда, и не настолько мощным, чтобы сойтись с ним в лобовом сражении. Второе все-таки казалось мне более предпочтительным — по крайней мере, это закончится быстрее и будет смотреться достойнее.

— У меня нет выхода, Джен, — покачал я головой.

— Это свинство, что вы выступаете без шлемов! — возмутилась будущая врач, с болью коснувшись моей переносицы, слегка распухшей и посиневшей после полученного от Дженаро джеба. — Это ведь просто спорт!

— Людям нравится смотреть на распухшие носы, разбитые брови и тому подобное, — пожал плечами я, мягко убирая ее пальцы от переносицы. — Люди — довольно кровожадные существа.

— Только мужчины, — возразила Джен, и все же не удержалась от того, чтобы добавить: — Мужчины и им подобные существа, такие как эта обезьяна, которая залезла на тебя вчера, как на баобаб.

А я все ждал, когда она мне это припомнить.

— Рине следовало родиться мужиком, — согласился я. — Но ты раньше была повежливее.

— Просто я ума не приложу, какое удовольствие ты находишь в общении с этой… персоной, — раздраженно пожала плечами Джен, с трудом заставив себя произнести слово «персона», а не «горилла», применимо к Рине Кейдж. — Судя по тому, как ты упорно продолжаешь якшаться с ней, несмотря на мое к ней отношение, удовольствие должно быть немалым.

— Джен, через два дня этот русский таран на ножках будет бомбардировать мой череп. А ты занудствуешь тут со своими претензиями к Рине Кейдж, — отмахнулся от нее я.

— А это разве не то, что тебе нравится? — прыснула она. — Никто ведь не заставлял тебя участвовать в этих играх. Никто не заставлял тебя торчать все эти годы в спортзале по три часа в день. Не делай ты этого, тебе не приходилось бы жаловаться, что каждый встречный прочит тебе карьеру в полиции. Ты же каждым своим движением пытаешься подчеркнуть свою мужественность и силу.

— Мне казалось, тебе это нравится.

— Разве я когда-то говорила это? Помнится, я говорила, что хотела бы, чтобы мужчина, с которым я связала свою жизнь, был образованным, всесторонне развитым, ответственным, и, кроме того, чувственной, мягкой личностью, способной на сопереживание…

— Подожди, дай-ка я запишу, — иронично заметил я.

— Ты не был таким циником, когда мы с тобой познакомились.

— Правда? — раздраженно передразнил я. — В чем же, интересно, причина? В войне, которая забрала у меня дом и всех родных?! В интернате, куда меня заключили против моей воли?! В полицейской академии, куда отправили в таком же точно порядке?!

— Дима, не заводись. Я просто хотела сказать, что мне не интересны все эти ваши мужские игры. Если ты снимешься завтра с соревнований, сославшись, скажем, на ту же травму переносицы, я не стану ценить и уважать тебя меньше…