Василий Головачёв - Катарсис. Том 2

Дверь сторожевой будки открылась, вылив на землю каскад света, на пороге показался заспанный часовой, вглядываясь сквозь пелену дождя в глыбы вертолетов на летном поле. Потом он осознал, что звук работающего двигателя ему не померещился, метнулся в будку, и над территорией базы взвыла сирена.

Сразу в трех одноэтажных домиках части загорелся свет, наружу стали выскакивать люди. Вспыхнул прожектор на одной из вышек, выхватывая из темноты вертолеты один за другим и бегущие по полю фигуры.

— Ну, давай же! — сквозь зубы проговорил Никифор, продолжая колдовать над панелью управления.

— Я их сейчас отвлеку! — крикнул Дмитрий, высовывая в открытую дверь салона пистолет-пулемет.

Но в этот момент над полем прозвучал многоголосый волчий вой, в траве заметались серые тени, и бежавшие к вертолету люди остановились, начали отбиваться от десятка невесть откуда взявшихся волков.

Двигатель «Москвички» взвыл, она оторвалась от земли, задрала нос и начала подниматься в воздух.

— Подожди, — быстро сказал Тарасов, заметив метнувшегося в их сторону зверя, — проводник!

Заметил приближавшегося волка и Дмитрий, сообразил, что это союзник, отступил в глубь кабины. Волк прыгнул, легко преодолел полутораметровую щель между землей и днищем вертолета и оказался в кабине. Дмитрий задвинул дверцу. В следующее мгновение вертолет косо пошел вверх, взлетное поле провалилось в темноту, отдалилось, крики и волчий вой стихли, еще некоторое время слышались редкие выстрелы, затем и они стихли. Вокруг кабины «Москвички» сомкнулась темнота.

— Не врежься в дерево, — проворчал Тарасов, чувствуя нарастающее беспокойство.

— Сам не хочу, — оскалился Никифор.

Глеб открыл окошко в перегородке, отделяющей кабину пилота от пассажирского салона.

— Дима, что там у вас?

— Порядок, мы тут превращаемся в людей. Зрелище, могу честно признаться, жутковатое.

— Прошу прощения, — отозвался виновато плохо видимый в темноте Пахом, уже приобретший человеческие черты, — обычно я это не делаю при свидетелях. Мне бы накинуть на себя что-нибудь…

Глеб не сразу понял, что проводник после трансформации остался голым, вся его одежда осталась на земле.

— Здесь ничего нет, посмотрите в салоне.

Дмитрий обшарил помещение и нашел брезентовый, пахнувший соляркой плащ.

— Вот, только эта шкура.

— Сойдет, мне только на время полета. Кстати, вы ничего не чувствуете? Тям снова гудёт.

Мужчины замолчали, обратившись в слух.

— Похоже, снова включился пси-локатор…

— Это конунги!.. — Пахом накинул на себя плащ. — Они совсем близко! Великий Свентовит, помоги нам добраться до цели!

— Куда лететь? — оглянулся Никифор. В отсвете огней панели его лицо заблестело от пота.

Пахом вцепился руками в спинку сиденья, закрыл глаза и замер. Затем крикнул:

— Правее держите… и чуть выше… мы уже прошли мимо Оловгоры, осталось километров пятнадцать по прямой…

Никифор включил фары, и узкие конусы света выхватили под вертолетом из тьмы несущиеся кроны деревьев.

— Выше еще… чуть правее… вот так… смотрите внимательней, гора невысокая, всего метров двести, но крутая.

Вертолет продолжал нестись сквозь мрак и дождь, повиснув вне времени и пространства в бесконечной яме без единого проблеска света. Казалось чудом, что он еще не упал, не врезался в дерево или в столб линии электропередачи.

Давление на мозг пассажиров усилилось. Тям — по словам Пахома, — или пси-пространство вокруг машины гудело колоколом, заставляя людей бороться со своей психикой, отзывающейся на внешнее воздействие странными видениями и звуками.

Никифор был сосредоточен на управлении, да и нервы имел крепкие, поэтому на него гипноатака конунгов действовала меньше. Дмитрию же начали мерещиться какие-то люди в салоне, они что-то требовали от него, и он потратил немало сил, пытаясь сопротивляться потоку пси-излучения.

Тарасову тоже почудилось присутствие в кабине постороннего человека, похожего на отца и майора Тихончука одновременно, однако «серебряный мальчик», сидевший на коленях, время от времени гладил его по руке, и видения отступали.

— Мы уже близко… — начал Пахом, вытягивая руку вперед.

И в это время наперерез вертолету метнулась крылатая черная тень и врезалась в лобовое стекло кабины.

Тарасову показалось, что тень пробила блистер и лопнула клубком огня. Вскрикнул Никифор, выпуская штурвал из рук и прижимая ладони к глазам. Вертолет клюнул носом, по дуге устремился вниз, к земле.

Глеб перехватил штурвал, пытаясь выровнять полет и сбросить скорость. Ему это удалось практически перед столкновением с кронами деревьев. Толчок был достаточно сильным. Защищая корпусом и руками Сергия, Тарасов врезался плечом в приборную панель, а головой в штурвал. В глазах потемнело.

Лопасти винта срезали несколько вершин у берез и сосен, вертолет ударился салазками о бугор, подскочил, снова грохнулся пузом о землю, лопасти винта врезались в мощный ствол ели и разлетелись как стеклянные. Двигатель заглох. Движение прекратилось.

Тарасов пришел в себя первым, пошевелился, пытаясь приподнять какой-то груз на спине, и только потом сообразил, что этот груз — мощное давление пси-поля, сконцентрированного на местности вокруг упавшего вертолета.

— Живы? — раздался слабый голос Дмитрия.

— Я ничего не вижу, — глухо отозвался Никифор, по-прежнему зажимая руками лицо. — По-моему, я ослеп…

Сергий в объятиях Тарасова пошевелился.

— Дядя Глеб, я его посмотрю.

Тарасов отпустил мальчика, тот перебрался к скорчившемуся Хмелю, погладил его по голове, по рукам, по лицу, проговорил серьезным тонким голоском:

— У березы заболи, у дяди Ника не боли…

Никифор посидел несколько мгновений в той же позе, отнял руки от лица.

— Вижу… свет вижу!

Он разглядел фосфоресцирующие циферблаты приборов на панели управления.

— Ты меня вылечил!

— Выходите, быстрей! — появился у дверцы кабины Пахом. — До горы всего полсотни шагов, надо успеть взобраться наверх.

Преодолевая странное оцепенение, едва слыша голос проводника сквозь усиливающийся струнный звон в ушах, Тарасов вылез из кабины с мальчиком на руках, спотыкаясь, побрел за Пахомом, удивляясь, почему он видит его спину, вертолет, деревья вокруг. Потом понял: под ногами начала светиться почва и трава!

Лес как бы протаял в глубину, повис в воздухе на фоне голубовато-бежевого свечения. Впереди над ним глыбой полупрозрачного зеленоватого стекла проявилась гора, чем-то действительно похожая на птичье крыло.

— Быстрее, умоляю! — подстегнул беглецов гортанно-хриплый голос Пахома, уже наполовину превратившегося в волка.

Бежать по скользкой мокрой траве было трудно, то и дело под ноги подворачивались камни, груды веток, ямы и бугры. Первым к подножию горы выбежал Дмитрий и остановился, вскинув пистолет. Впереди, метрах в сорока, на полого поднимающемся склоне с несколькими вросшими в землю валунами и кипами кустарника, стоял человек в длинном коричневом свитере и зеленоватых брюках, длиннолицый, с узким, как щель, ртом, с гривой черных волос. Он стоял, сложив руки на груди, поставив ногу в сапоге на камень, и с полупрезрительной усмешкой смотрел на приближающихся мужчин.

Тарасов остановился за спиной Дмитрия, опустил на землю начавшего вздрагивать в ознобе Сергия. Ощущение нависшей над ними гигантской каменной плиты достигло апогея. Хотелось закрыть голову руками и забиться в какую-нибудь щель.

Последним к товарищам присоединился Никифор, у которого еще не восстановилось полностью зрение.

Из-за спины человека в свитере вышел еще один незнакомец в длинном блестящем лиловом плаще. Бритая бугристая голова его блестела как полированная.

— Не нравится мне это место, Харитон, — сказал он мрачным басом. — Здесь пахнет чужим повелеванием. Забираем мальчика и уходим отсюда.

— Все в порядке, Аксель, — отозвался мужчина в свитере. — Мы здесь не задержимся, но я хочу понять, почему выбор волхвов пал на этих людей.

Бритоголовый Аксель угрюмо глянул сверху вниз на молчаливую триаду, и всех троих качнуло странным холодным ветром, казалось, пронизавшим их насквозь.

— Это просто курьеры, профи боя…

— Не просто, Аксель, это триада, владеющая каким-то секретом. Простые курьеры не прошли бы так далеко без подпитки силой.

— Им помогали волхвы. Кстати, ты сам сначала начал охотиться за ведуньей, которая провела тебя как мальчишку. Еще немного, и мы бы не успели перехватить отряд, до зоны непрогляда осталось всего полсотни километров.

— Все мы иногда ошибаемся. А волхвы предпочитают не вмешиваться в физическое противостояние, соблюдая принципы своей мифической духовной свободы. Ну, что, парни, сами отдадите пацана или предпочтете умереть за него в бою?