Прежде, чем умереть (СИ) - Мичурин Артём Александрович

— Не троньте его!!! — раздался у меня за спиной полубезумный бабий крик. — Христом-богом молю! Не троньте! — бухнулась на колени и поползла так ко мне растрёпанная тётка, выскочившая из ближней избы. — Он один у меня! Кровинушка! Не губите! Сжальтесь!

— Спокойно, — поднялся я, разведя руки в стороны. — И не думал никого губить, пока.

Баба под прицелом двух стволов замерла в молитвенной позе.

— Всего лишь поговорить хочу, — продолжил я, удостоверившись, что истерика закончена и отметив про себя, что разыгравшаяся драма не побудила хоть к каким-нибудь действиям ни одного соседа.

— А вы кто? — прошлёпала баба дрожащими губами, продолжая стоять на коленях.

— Не те, кого тебе надо бояться, по крайней мере, сейчас.

Похоже, мой ответ её обнадёжил, и тётка принялась отбивать земные поклоны, беззвучно вознося молитву. Пацан тем временем выбрался из кустов и, забыв про ведро, опрометью залетел в избу.

— Так чего, дорогуша, может, прояснишь ситуацию?

— Сейчас, — поднялась умоленная на ноги и, часто кивая, приставными направилась в сторону крыльца, — сейчас, я только это... Я сейчас только вот, и сразу, ага... — С этими многозначительными словами она захлопнула дверь и клацнула замком.

— Эй! Что за дела?

— Хотите говорить — ступайте к старосте! — донеслось из-за двери.

— И где этот староста?

— По улице дальше, большой красный дом справа от церкви!

— Ненавижу людей, — вернулся я к машине и велел Оле двигаться: — Давай в серёдку.

— Чего это? — пересела она.

— Буду прохожим из окна по коленям стрелять, а уж потом разговоры разговаривать.

— Меня от этого Кадома в дрожь бросает, — поделился сокровенным Павлов. — Зря мы сюда сунулись.

— Согласна, — оперативно вступила в оппозиционную мне группировку Ольга. — Надо взять языка и убираться к чёрту.

— Чего вы разнылись? Мы тут не детей растить собираемся. Сейчас потолкуем со старостой, проясним картину, и всё кругом сделается милым и уютным. Вы же в курсе, что больше всего пугает неизвестность?

— Не, — помотал головой лейтенант, — лично меня пугает чокнутая нелюдимая деревенщина из глуши.

— Я давно подозревал, что у тебя проблемы. Во сне не мочишься?

— Дерьмо... — сокрушённо вздохнул Павлов и стукнул ладонями по рулю.

— В чём дело?

— Нам же здесь заночевать придётся.

— Рядом со мной не ложись. А вот и она.

Мрачное увенчанное чёрными куполами здание церкви соседствовало с обветшалой колокольней. На тёмной площади и расходящихся в стороны улицах ни души, только сидящие на крестах вороны намекали, что жизнь ещё не окончательно покинула это неуютное местечко. Двухэтажный дом из красного кирпича справа от церкви, как и сказала тётка, светился одним единственным окном наверху сквозь затворённые ставни.

— Староста! — постучал я в дверь, прикрытый бдительными товарищами, остающимися в машине. — Открывай, разговор есть! Оглох что ли? Лучше не заставляй меня ждать, сучёныш!

Немного погодя, наверху послышался скрип оконной рамы, а затем отворились и ставни, но в проёме никто не показался.

— У нас ещё неделя! — срываясь на визг, проорал нетрезвый голос.

— Если не откроешь, я тебя спалю нахрен! Считаю до десяти!

— Ладно-ладно! Уже иду... — раздался звон битой посуды и неразборчивые проклятия.

Я дал своим верным помощникам знак покинуть грузовик, вынул АПБ и навинтил глушитель.

Приоткрывшаяся дверь тут же получила ускорение, познакомившись с моей подошвой, и резко затормозилась, передав импульс бородатой физиономии позади неё.

— Грабли поднял! — схватил я за шиворот исходящего спиртовыми парами мужика лет пятидесяти в одном исподнем и приставил к его затылку ствол. — Пошёл! Кто ещё в доме?

— Никого, — проблеял тот, поливая половицы кровью из расквашенного носа.

— Давай наверх.

— И суток же не прошло ещё, — простонал он чуть ни плача. — Мы же договорились. Что за х**ня?

— Сейчас ты точно договоришься, двигай копытами! Заходи. На пол сел, — сориентировал я его пинком в угол отчаянно нуждающейся в уборе комнаты.

— Внизу чисто, — присоединилась к нам Ольга.

— Наверху тоже ни души, — вошёл следом Стас с лейтенантом.

— А вы... — вытянул староста указательный палец в направлении Оли, предварительно намотав на него красную соплю. — Вы кто такие? А?

— Давай-ка по порядку, не забегая вперёд, — сел я на койку, выбрав место почище. — Начнём с той стрёмной поебени, что у вас тут творится.

— Вы не от Семипалого! — не унимался староста. — Какого хуя?! Да вы знаете...?!

Возмущённая тирада резко прервалась, когда выпущенная из АПБ пуля легла возле левого уха говоруна.

— Бля! — шарахнулся он в сторону, лихорадочно ощупывая голову.

— Я ж говорил, что прицел сбился, — весьма кстати подыграл Станислав, — а ты не верил.

— Вот гадство, — повертел я в руках пистолет и снова прицелился.

— Не надо!!! — вскинул клешни староста, сжавшись, как мошонка на морозе. — Я расскажу! Мне жалко разве? Да ничуть не жалко, времени-то у меня теперь аж цельная неделя, а потом всё одно помирать.

— Вижу, ты, как можешь, ускоряешь этот процесс, — кивнул Станислав на пустые склянки, разбросанные по заблёванному полу.

— Давно бы до смерти упился, будь желудком покрепче, — привалился староста к стене и вытянул ноги.

— А что же пули в голову испугался?

— Так ведь без раскачки-то оно страшновато. Прежде подготовиться нужно, духом собраться, ну или наебениться в стельку. Я вчера ещё вздёрнуться думал, да так и не решился.

— И в чём же причина столь глубокой печали? — поинтересовался я.

— Сил уже нет, — развёл руками староста и безвольно уронил их. — Куда ни плюнь, везде какое-нибудь говно, и день ото дня его только больше. Семипалый продукт требует, заложников взял, а гнать не из чего, потому что свекла на полях не убрана, а неубрана потому, что народ туда выходить боится, а боится потому, что поп этот — сука треклятая — людей чертями пугает мне назло, а пугает потому, что черти эти и впрямь на полях наших водятся. Такие вот дела, — вздохнул он и, запрокинув голову, уставился в потолок. — Конец Кадому, и нам конец. В пекло это всё.

— Последний пункт разъясни-ка поподробнее. Что за черти такие?

— Обычные черти, — пожал староста плечами. — Хватают людей, да в ад утаскивают.

— Так поп говорит? — уточнил Станислав.

— Ну а кто ещё? И верят ему все. Но, по чести говоря, как тут не поверишь, когда вышло полсотни людей на поля, да ни одного не вернулось?

— И тел не нашли?

— Одно только тряпьё кровавое по земле раскидано.

— Это странно, согласен. Но почему именно черти?

— Видали их мельком у околицы. Страшенные, говорят, с рогами, копытами — ни дать ни взять черти.

— Полсотни человек, значит? — закрались мне в голову крупицы сомнения.

— Не за раз, конечно. Трижды это происходило. Но уж в четвёртый никто судьбу испытывать не желает. Лучше, говорят, с голоду помрём или от навмашевских, чем душу свою бессмертную чертям в лапы отдадим.

— А сам что на поле не вышел? — взяла Оля иконку из красного угла. — Разве староста не должен собственным примером людей на трудовые подвиги вести, да ещё в такие трудные времена? Если всем селом выйти, может и чертям тошно станет.

— А то я не звал! Звал, конечно. Не идёт никто. Они все теперь Емельяна слушают.

— Попа вашего?

— Его, будь он неладен. Этот гад давно на меня зуб точил, а как случай удобный подвернулся, так и привадил всех своими речами ядовитыми. Я уж и ходил к нему, и говорил с ним по-всякому, и денег сулил — ничего не помогает. Упёрся, как баран. О душах он, дескать, печётся, не до бренного мирского ему, понимаешь. Падла, — староста замолчал и обвёл нас вопросительным взглядом: — А вам-то это всё зачем?

— Чисто из академического интереса, — пояснил я. — Так-то нас твои проблемы вообще не ебут.

— А какого вам тогда от меня нужно?

— Слыхал про взрывы в пустоши?