"Фантастика 2025-147". Компиляция. Книги 1-25 - Юлия Шахрай

– Учитель, я не умею. Научи.

Камень под ним разогрелся. Маленький, смешной жар согрел ладони. Этого хватило. Он вышел с перевязанной рукой. Глаза, привыкшие смотреть сверху вниз, находили и землю тоже.

Двенадцатой была Нин. Тихая девочка, почти немая от рождения. Её Врата требовали назвать своё имя. Она открыла рот – звука не было. Тогда Нин опустилась на колени, пальцем писала по камню. Сначала криво… Потом – ровнее. Ветер стёр всё написанное. Она снова написала. Туман ворчал, как старик. На десятый раз буквы не исчезли. Тогда она прижала ладонь к написанному – и услышала, как внутри дрогнуло тонкое “я”.

И вышла с пылинкой на кончике носа и такой улыбкой, что двое стоявших рядом перестали дрожать.

Некоторые не прошли. Один мальчишка упал перед аркой и отполз, закрывая голову руками. Так как его Врата показали ему ровно то, что он делал сейчас, и он не смог подняться даже внутри иллюзии. Девушка из степей сгорбилась, едва туман заговорил голосом её мачехи. Так что она вышла обратно в первые же секунды – и низко поклонилась Андрею. Он ответил таким же поклоном. Дракон дунул им в спины – не насмешкой, а тёплым ветерком, чтобы не заболели.

Когда последние струйки тумана отлегли к краям арки, на площадке осталось пятьдесят семь лиц. Они всё ещё были подростками – с коленками в пыли и слезами в уголках глаз, – но теперь в каждом зрачке стояла тонкая, упрямая черта.

– Страх – не враг, – сказал Андрей, и голос его лёг на камень, как тень травинки, – враг – то место, где вы прячетесь за него. Сегодня вы сделали шаг.

Дракон поднял голову, и на миг утро стало глубже, чем было. Птицы умолкли, чтобы услышать, как шуршит в этой долине новая стадия Дао. Хрупкая, как ранний лёд, и крепкая, как корень сосны в каменной щели.

С этого дня они начали учиться не приёмам – дыханию. Не техникам – а тому, как держать себя, когда Врата приходят без арки, посреди дороги, дома, во сне. И каждый уже знал, какое слово – его, какая пауза – его, какой огонь – его.

Новые гости

Пространственный лабиринт, созданный Андреем, не был простым пространственным узлом – это было целое сплетение мировых трещин, наложенных друг на друга, словно сеть, сотканная из чужой боли и смертных криков. Он держался не на обычных массивах Ци, а на памяти жертв, принесённых в разное время. Каждое их дыхание, каждое мгновение агонии врезалось в нити пространства и становилось новой опорой для конструкции.

Когда уцелевшие Боги того самого мира, куда ушёл Лю Инь Мо, израненные и дрожащие, добрались до болот, в единственное место, куда теперь вообще могли вырваться, они не знали, что уже вступили в “коридор памяти”. Их шаги, едва коснувшиеся вязкой воды, вызвали тихие отклики – искажённые отражения лиц, давно погибших людей, утонувших в этих же топях. Сначала им показалось, что это иллюзия, но вскоре они поняли, что болото не обманывает. Оно показывает тех, чьими голосами держится его структура.

Контролируя всё происходящее, Андрей сидел неподалёку, не вмешиваясь. Он не был прямо здесь телом, но его воля скользила вдоль линий лабиринта, как пальцы мастера по струнам. Он слушал, как Боги судорожно искали выход, и видел, как их страх постепенно сгущался.

Каждая трещина, каждая петля в пространстве была устроена так, чтобы не просто запутать, а вытянуть внутренние слабости. Один Бог, раненый и ослабший, уже через несколько шагов услышал голос своего брата, погибшего от руки Лю Инь Мо. Он пошёл на зов, думая, что это спасение, но шагнул в петлю пространства и вернулся туда же, только уже без половины тела – лабиринт не прощал подобных ошибок.

Другой – сильнее, гордый, – попытался прорвать узел грубой силой. Пространство отреагировало разрывом, и его тело оказалось распластано на сотни частей. И каждая часть находилась в своём “кармане”, и он продолжал жить, чувствуя одновременно все разрывы. Крик рвал само пространство, но Андрей холодно фиксировал – ловушка работает, душа Бога не уходит, пока сам хозяин лабиринта не отпустит её.

Цзяолин, наблюдая вместе с ним через особую проекцию, чуть нахмурилась:

– Ты сделал это место не просто ловушкой. Оно похоже на зеркало ада.

Андрей, не отрывая взгляда от полупрозрачных образов:

– Я создал его так, чтобы они сами выбирали свою смерть. Это не я мучаю их. Это их собственные страхи и жадность.

И действительно, каждый шаг в этом пространственном болоте рождал новые иллюзии – не иллюзии, а отражения вины. Те, кто вёл войны в том мире, теперь видели перед собой лица погибших народов. Но иллюзия имела тело и могла разорвать плоть не хуже клинка.

Скоро в ловушку попадали всё новые Боги. Кто-то прятался в трещинах, кто-то пытался перелететь через болото, но крылья отказывали, превращаясь в тяжёлые оковы. Пространство ломало их, а время внутри узла шло иначе – минуты снаружи были для них веками страданий.

Андрей позволял им жить ровно столько, сколько нужно, чтобы каждая часть ловушки “пропиталась” их силой. Каждая смерть делала лабиринт крепче, каждая капля божественной крови утягивалась в болото, превращаясь в вязкие символы.

– Когда Лю Инь Мо всё же придёт сюда, – сказал он тихо, – этот лабиринт станет его клеткой. Ему придётся сражаться не с нами, а с тем, что он сам породил.

Цзяолин молча кивнула. Её глаза задержались на лице Андрея чуть дольше, чем нужно – в этом холодном планировании была жестокость, от которой она испытывала лёгкую дрожь. Но в то же время где-то внутри её кольнула ревность. Он слишком спокойно обращается с этим миром, словно для него нет разницы между Богами, демонами и людьми. Всё одинаково – расходный материал для его схем.

Она отвернулась, но Андрей уловил её напряжение. И впервые за долгое время позволил себе мягкий жест – коснулся её ладони.

– Я делаю это не ради власти. Только ради нас. Чтобы у нас остался шанс.

Цзяолин чуть замерла, а затем крепко сжала его руку. Даже сквозь весь этот мрак у неё появилось ощущение, что рядом с ним есть что-то большее, чем ловушки, смерть и кровь.

Сначала всё выглядело просто. Туманное болото, редкие гнилые деревья, тихая вода с масляными разводами. Боги, израненные после недавнего столкновения, двинулись осторожно, полагаясь на собственное чутьё.