Роберт Говард - Конан из Киммерии

Последние лучи солнца играли на золотом знамени Немедии с вышитым на нем алым драконом, что развевалось на вечернем ветру у палатки короля Тараска на холмике возле утесов, ограничивавших долину с востока. Но тень западных скал широким пурпурным покровом окутала шатры аквилонцев и черный с золотым львом стяг, реявший над палаткой их короля.

Ночью по всей долине горели костры, а ветер нес зов боевых труб, лязгание оружия и резкие оклики часовых, которые шагом разъезжали туда и сюда вдоль заросших плакучими ивами берегов.

Содрогнувшись всем телом, проснулся король Конан и с коротким криком вскинулся на постели, хватаясь в предрассветном мраке за меч. Полководец Паллантид, вбежавший в шатер, обнаружил своего короля сидящим на ложе — а ложе это, правду сказать, представляло собою всего лишь шелк и меха, брошенные на деревянный топчан. Ладонь Конана сжимала рукоять меча, на необычно побледневшем лице блестели капли пота.

— Государь! — воскликнул Паллантид.— Что-нибудь случилось?

— Что там в лагере? — спросил Конан.— Часовых выставили?

— Пятьсот всадников не спускают глаз с реки, государь,— ответствовал полководец.— Немедийцы не пробовали воспользоваться темнотой. Как и мы, они ждут рассвета.

— Во имя Крома,— пробормотал Конан,— Я проснулся с таким чувством, точно злой рок готов был свершиться надо мною в ночи.

И он поднял глаза к огромному золотому светильнику, что заливал мягким сиянием ковры и бархатные занавеси, составлявшие убранство большого шатра. Они с Паллантидом были одни — никакой паж или слуга не спал на коврах возле королевского ложа. Но глаза Конана горели тем особым огнем, что вспыхивал в них в минуты величайшей опасности, а меч подрагивал в могучей руке.

— Прислушайся! — прошипел король.— Слышишь? Крадущиеся шаги...

— Семь рыцарей охраняют твой шатер, государь,— сказал Паллантид.— Никто не сможет приблизиться к нему незаметно.

— Снаружи — да,— проворчал Конан.— Но по-моему, шаги раздавались внутри!

Изумленный Паллантид быстро обежал глазами шатер. По углам его бархатные занавеси тонули в густой тени, и тем не менее, если бы там прятался кто-нибудь лишний, полководец его неминуемо разглядел бы. Он покачал головой:

— Здесь никого нет, господин мой. Да и откуда бы? Ты спишь посреди верного тебе войска.

— Я видел, как смерть поразила короля посреди тысячной толпы,— пробормотал Конан.— Нечто крадущееся незримо...

— Должно быть, государь, тебе что-то приснилось,— в немалом смущении сказал Паллантид.

— Вот именно,— буркнул Конан.— И демонски страшен был этот сон. Нынче ночью я заново прошагал весь тот долгий и трудный путь, что привел меня к аквилонской короне.

Он умолк. Паллантид смотрел на него, не решаясь заговорить. Король был живой загадкой для полководца, как, впрочем, и для большинства своих цивилизованных подданных. Паллантид знал: много странных и страшных дорог было в его бурной, богатой приключениями жизни. Кем только он не был, прежде чем каприз Судьбы усадил его на аквилонский престол!

— Я вновь видел поле битвы, на котором родился,— задумчиво подперев огромным кулаком подбородок, заговорил Конан.— Я видел себя в набедренной повязке из шкуры пантеры, мечущим копье в горного зверя. Я снова был наемником, гетманом козаков с реки Запорожки, корсаром, опустошавшим берега Куша, пиратом с Барахских островов и вождем горцев Химелии... Все эти люди, которыми я когда-то был, прошли передо мною в ночи, и шаги их отбивали мне похоронный марш по гулкой земле. И клубились, летя сквозь мой сон, ужасные призраки, и далекий голос издевался надо мной... Под конец же я увидел себя лежащим на этой самой постели, а надо мной склонилась бесформенная фигура, закутанная в покрывало. Я не мог шевельнуться... и вот откинулся капюшон и ухмыляющийся череп уставился мне в лицо. Тогда-то я и проснулся!

— Недобрый сон, государь,— поневоле содрогнувшись, сказал Паллантид.— Но это всего лишь сон, и не более!

Конан покачал головой, не отрицая, но и не соглашаясь. Он происходил из варварского народа и, соприкоснувшись с цивилизацией, отнюдь не утратил инстинктов и суеверий, унаследованных от предков.

— Я видывал немало дурных снов,— сказал он,— и большинство их было бессмысленно. Но, клянусь Кромом, нынешний не таков! Хотелось бы мне, чтобы скорей началась и кончилась эта битва, и кончилась победоносно. Дурное предчувствие снедает меня с тех самых пор, как от черного мора скончался король Нимед. Почему с его смертью прекратился мор?

— Люди говорят, его непотребства...

— Люди, как обычно, глупы,— перебил Конан,— Если бы мор поразил всех, кто грешил,— именем Крома, некому было бы пересчитывать уцелевших! Жрецы внушают нам, что боги справедливы,— так если мор был послан в наказание королю, с какой бы стати богам поражать пять сотен крестьян, купцов и дворян прежде, чем добраться до Ниме-да? Или они разили вслепую, подобно воинам, угодившим в туман? Клянусь Митрой! Если бы я действовал так же, у аквилонцев давно уже был бы новый король!.. Нет, Паллантид, черный мор не был обыкновенной заразой. Я знаю: он таится во тьме стигийских гробниц, и лишь маги способны его вызывать. Я был воином в армии принца Альмарика и участвовал в его стигийском походе. Из тридцати тысяч воинов пятнадцать тысяч пали под стигийскими стрелами, а остальных унес точно такой же мор, налетевший с юга на крыльях черного ветра. Я был единственным, кто остался в живых.

— Но в Немедии умерло всего лишь пять сотен,— возразил Паллантид.

— Тот, кто вызвал мор, сумел и остановить его по своей воле,— ответил Конан,— Я уверен, за всем этим таится какой-то план, какая-то демонщина. Кто-то распространил мор, а затем прекратил его... когда дело было сделано, когда Тараск благополучно взошел на трон, приветствуемый как избавитель страны от гнева богов! Кром! Нет, здесь не обошлось без могучего и насквозь черного разума. Скажи-ка мне, что говорят о том чужестранце, с которым, по слухам, все время советуется Тараск?

— Его лицо покрыто вуалью,— отвечал Паллантид.— Говорят, он в самом деле чужестранец, прибывший из Стигии.

— Из Стигии! — хмурясь, повторил Конан.— Я бы сказал скорее, из Преисподней... Э, а это еще что такое?

— Трубы немедийцев! — вскричал Паллантид,— А теперь и наши трубят! Наступает рассвет, государь, полководцы выстраивают войска для битвы! Да пребудет над нами благословение Митры, ибо многие уже не увидят, как солнце опустится за хребты...

— Оруженосцев ко мне! — Конан быстро вскочил на ноги, сбрасывая бархатный халат; близость боя, казалось, рассеяла мрачные предчувствия короля.— Иди к войску и проследи, все ли готово. Я подойду, как только надену доспехи.

Цивилизованные люди, которыми он повелевал, никак не могли объяснить себе иные привычки своего короля — в частности, его настойчивое стремление ночевать одному в покое или шатре. Паллантид вышел, лязгая доспехами, которые, проспав лишь несколько часов, он надел еще в полночь. Быстрым взглядом окинул он пробудившийся лагерь: повсюду звякали кольчуги, меж длинных рядов палаток шевелились неясные тени людей. Звезды еще украшали западную половину неба, но на востоке уже трепетали розовые знамена рассвета, и на их фоне вздымались и опадали шелковые складки немедийского флага с вышитым на нем драконом.

Покинув Конана, Паллантид направился к небольшой палатке поблизости, в которой ночевали королевские оруженосцы. Разбуженные трубами, они один за другим выскакивали наружу. Паллантид как раз собирался поторопить их, но не успел. Из шатра короля послышался яростный крик и тотчас же звук тяжелого удара, а потом — шум падения сраженного тела... и негромкий, медленный смех, от которого кровь заледенела в жилах отважного полководца.

Эхом отозвавшись на крик, Паллантид крутанулся на месте и кинулся обратно в шатер. Новый крик вырвался у него, когда он увидел могучее тело своего государя беспомощно распростертым на коврах. Громадный двуручный меч короля лежал у самой ладони: шатровый столб, перерубленный пополам, красноречиво говорил о том, куда был направлен удар. Паллантид на всякий случай выхватил из ножен свой собственный меч и тщательно осмотрел все углы. Однако шатер был пуст — так же пуст, как и тогда, когда он из него выходил.

— Государь! — Паллантид бросился на колени подле сраженного великана.

Глаза Конана были широко раскрыты. Он узнал верного полководца, губы его шевельнулись, но не смогли издать ни звука. И, похоже, он был не в состоянии пошевелиться.

Снаружи донеслись голоса. Паллантид быстро поднялся и шагнул к дверной занавеске. Перед ней в ожидании стояли королевские оруженосцы и один из рыцарей, охранявших шатер.

— Мы слышали какой-то крик,— извиняющимся тоном обратился к Паллантиду рыцарь.— Надеюсь, с королем ничего не случилось?