Птицеед (СИ) - Пехов Алексей Юрьевич

Когда с формальностями было покончено, мы вошли в андерит.

[1] Адмиральская урия — военный отдел комиссии при лорде-командующем, ответственный за рейды в Ил, снабжение андеритов и пр.

[2] Желтопузы — Тридцать пятый пехотный смешанный полк. Носят жёлтые мундиры.

Глава шестая

КРОВОХЛЕБ

В андерите размещаются три роты, хотя крепость может вместить в себя впятеро больше солдат и обслуги. Но последние лет двадцать, из-за тишины на этом участке Шельфа, здесь вечный недобор солдат. У чиновников в Айурэ, на бумаге, все честь по чести, а в реальности — некоторые дворы и башни пустуют давненько.

И в данном случае нам это на руку. Возблагодарим сегодня рвачей, что кладут звонкую монету в собственный карман, а не тратят её, как это положено, на обеспечение укреплений, дабы привести их в надлежащий вид, указанный в эдиктах ещё первого лорда-командующего (каковым, если кто не знает, был не кто иной, как Отец Табунов).

Нам предоставили приземистый, выглядевший угрюмым двухэтажный дом, сложенный из тёмно-серого камня. Он располагался за Пушечным двором, в Пустом кольце, третьем оборонном сегменте, самом дальнем от Ила. Мы завалились в него усталой толпой, апатичные и желающие провалиться в сон.

Основная часть «Соломенных плащей» разместилась на первом этаже, в двух протяжённых залах, заставленных деревянными кроватями на низких ножках. В казармах. «Офицеры» заняли отдельные комнаты на втором.

Толстая Мамочка игнорировала человеческое жильё, если была такая возможность, и спала на улице, предпочитая находиться рядом с курятником или, на худой конец, со скотным двором.

Я бросил вещи в узком помещении с маленьким оконцем под потолком. Здесь пахло сыростью, плесенью. Из-под кровати ощутимо тянуло холодом. Право, стоит порадоваться, что я не выбрал судьбу солдата и мне не требуется жить в этом унылом голом месте неделями.

Никифорова, как раненого, устроили по соседству, забрав из казармы, сразу за комнатой Болохова. Я сходил к нему, взяв со стола каштановую лампу — день умирал, света внутри становилось всё меньше с каждой минутой.

Он лежал на кровати, укрывшись соломенным плащом, как это делал всегда на привалах, и курил трубку. Табак пах вишней и ванильной сладостью. Вполне приятно, если бы к нему не примешивался едва ощутимый тяжёлый аромат сомниума, наркотика, который дал россу Бальд, чтобы заглушить боль.

— Бальд меня уже перевязал, — он не желал никаких процедур.

— Вижу. И всё же я здесь для этого.

Я занялся его глазницей. Снял повязку, вытащил окровавленный тампон, заменил новым, смоченным в эликсире. Пациент перенёс эту не самую приятную процедуру с терпеливой обречённостью. Сомниум помогал хорошо.

Я притащил ему дополнительное одеяло и целый кувшин воды. Ночью мог быть озноб, и, если его скрутит, он до нас просто не докричится. В отряде нет прекрасных сестричек в белых передниках из больницы Улыбки Рут, чтобы дежурить у его кровати всю ночь. Каждый должен был отдохнуть.

— Мне жаль, — сказал я, глядя в его голубой, с поволокой наркотической дрёмы глаз.

— Сэкономлю на пятаках. — Его губы с усилием выдавили улыбку.

Я лишь изобразил вежливый интерес, не понимая, и Никифоров пояснил:

— Пятаки — росские медные монеты. По нашей традиции их кладут на глаза мертвецам. Я обойдусь одним.

— Как там говорится у вас в Талице? Смерть с тарелкой блинов пока не идёт тебя угощать. Если по дурости не занесёшь в глазницу заразу, то проживёшь ещё долго.

Он не услышал. Уснул. И я взял трубку из его ослабевших пальцев, чтобы не загорелся плащ или матрас. Наркотик кружил голову, дым щекотал ноздри. Я выбил из трубки остатки табака, бросил её на единственный табурет и едва дополз до своей кровати, рухнув на неё чуть ли не плашмя.

Усталость и нервное напряжение последних дней, а также проклятущий аромат сомниума дали о себе знать.

Я проспал часа три. Была ранняя ночь, судя по луне, поднимавшейся к рогатому месяцу. Ещё раз проверил раненого, отметил — лихорадки нет, и спустился вниз, сетуя, что старая лестница скрипит слишком уж громко.

Внизу не спал только Плакса — на полу, возле его кровати, горела маленькая масляная лампадка. Он приподнял голову, когда я проходил мимо, и вышел на улицу следом.

— Ни в одном глазу, — пожаловался наёмник. — Я тут с солдатиками словами перекинулся.

Он замолк, так что мне пришлось его подстегнуть:

— И?..

— Раньше нас тут прошагала группа из Дорского полка. Спешили что есть мочи.

— Ребята Авельслебена.

— Я не так выразился. Группа из остатков Дорского полка. Им крепко дали под хвост у ульев. И не только пнули, но и подожгли задницу. Полный разгром. Такого не было лет пятьдесят. Вся кампания завершилась провалом. Они нарвались на орду Медоуса, а в засаде ждал Комариный Пастух.

— Что? Лично? — Даже глухой бы распознал во мне глубокого скептика.

Плакса тоненько хихикнул.

— Тогда бы точно их размазало по Илу, словно паштет по белому хлебу. Нет. Пастуха, по счастью, не было, а вот сотня его чёрных жёлудей устроили мясорубку. Ты представь, каково это.

— Не хочу, — скучно ответил я. — У меня невероятно приземлённое воображение. Представлять умею лишь красивых девиц, да золотых соловьёв, рассыпанных по моим карманам, сундукам и подвалам.

— Да я не о том, как их там пережевывали, — поморщился Плакса. — Вообрази, каково Авельслебену.

Я постарался вообразить. Сын одного из влиятельнейших людей Айурэ, владелец акров земли.…Ему вполне неплохо. Особенно если сравнивать с рядовыми жителями, которым приходится думать вечером о том, чем утром насытить собственный желудок.

Моя помятая рожа дала знать Плаксе, что я сегодня тугодум и не спешу туда, куда ему надо, в своих размышлениях, поэтому он пояснил:

— Ему конец. Ульи чистили всего лишь три года назад. Помнишь же тот успех и победу. К ним вообще не стоило лезть в ближайшее время. Только людей зря гонять.

— И терять, — буркнул я.

— А он погнал. И потерял. А ещё по меньшей мере сорок пушек остались в Иле. Это конец его успеху. Полагаю, лорд-командующий сожрёт его без соли и горчицы.

— Люблю твою наивность. И я не про размышления об особенностях пищеварения лорда.

Плакса тут же скорчил скорбную гримасу:

— Опять в тебе проснулся благородный, совы дери весь ваш чванливый род.

Я назидательно поднял палец к луне и месяцу:

— В детстве нас учат быть осторожными в суждении поступков высокопоставленных риттеров. Особенно если не обладаешь полной информацией о произошедшем и причинах, побудивших кого-то сделать нечто. Оно сейчас так, а через пару минут уже совершенно иначе. Так что Авельслебена могут наказать. А могут пожурить. Или вообще не заметить, что случилось. А то и вовсе наградить.

— Но факты…

— … в Айурэ вещь зыбкая. На то они и факты. Сперва найди, какому аисту выгодно жрать эту жабу, а потом суди. Но только тихонечко.

Мой палец больше не указывал в небо, а с таинственным видом прижался к губам.

Плакса в очередной раз выругался, добавляя к совам только что упомянутых аистов, чтобы всем пернатым неладно было.

— Но ты хотя бы признай, что проигрыш в этой битве всё равно довольно болезненный.

Я легко признал, думая про себя о том, что идущие в Ил люди должны осознавать риски и понимать, что в Шельф они могут не вернуться. Особенно когда дёргают за усы кого-то из сонма прихвостней Светозарных. Рейн первым делом научил меня этому: «Помни о том, что обратной дороги может не быть».

Правило, которое вдалбливал в меня старший брат, рано или поздно срабатывает с каждым из нас. И он — тому прямое доказательство.

— Ты никак в Лужу собрался? — Наёмник заметил серое полотенце, которое я выклянчил у нашего чистюли Януша ещё несколько часов назад, как только мы заселились.

— Тебе бы тоже не помешало.