Фантастика 2025-157 - Александра Антарио

– Обязательно справимся.

* * *

Пока Борис разговоры разговаривал, по столице слухи ползли. Ширились, кругами расползались… доползли они и до подворья Заболоцких.

Боярин Алексей за грудь схватился, боярыня в обморок упала. Одна прабабушка Агафья спокойствие сохранила, ковш воды колодезной принесла да на обоих и побрызгала от души.

– Чего переполошились, ровно курицы? Что не так?

– Бабушка! Да ведь…

– Чего – ведь?

– Царевич на Аксинье женится!

– Так и чего? Радоваться надобно!

– Радоваться?! – почти возопил боярин. – Чему радоваться?!

Агафья его взглядом к месту пригвоздила.

– Я тебя, Алексей, не пойму никак. Ты дочек своих видел?

– В-видел.

– И кто из них умнее да красивее?

– Устинья, конечно.

– Ее ты замуж легко выдашь, а вот с Аксиньей беда могла быть. Не тем она увлеклась, кем следовало бы. Зато сейчас все хорошо будет, Аксинья царевной станет.

– А Устя?! – Боярыня в себя пришла, но с пола не вставала на всякий случай. Мало ли что еще услышать придется, а тут и падать не надо, в обморок-то.

– Кто на ней теперь-то женится?! Ежели испортили девку?

– Ты раньше времени-то не вопи. Даже когда там порча, сниму я ее, и жених для Усти найдется достойный, уж ты поверь.

Боярин дышал глубоко, постепенно успокаивался.

– Ты так говоришь, как будто знаешь что.

Агафья только головой качнула.

– Знаю – и пусть так останется. Ты, Алексей Иванович, не переживай, слово тебе даю, устроится все лучшим образом.

– Ну, когда так…

– Уж ты поверь мне.

Боярин и поверил. И хотелось ему верить, и… что ему еще оставалось-то?

* * *

Дошли новости и до снохи его. Марьюшка Варвару маленькую Дарёне передала, сама к Илье бросилась:

– Илюшенька! Беда у нас!

Илья на тот момент едва вернуться успел, коня проминал. Вот и не слышал ничего. На жену посмотрел с тревогой. Теперь-то узнал он, каково это – за своих бояться. За родных, за близких, за тех, кто дорог тебе. Раньше и страха не знал, а как татя увидел рядом с Варенькой маленькой, так и понял… зубами бы загрыз любого, кто на его семью косо посмотрит!

– Что случилось, Марьюшка?

– Царевич на Аксинье женится!

– Так мы и… на АКСИНЬЕ?!

– Да, Илюшенька! Вроде как Усте плохо стало, так царевич кольцо сестре ее отдал!

Илья только кулаки сжал.

– Ох, нечисто тут! Разберусь я, Марьюшка! Слово даю!

– Илюшенька, ты поезжай в палаты царские! Чует мое сердце – Усте поддержка требуется, а то и помощь!

– И такое может быть. Сейчас соберусь, ты прикажи пока сани заложить.

– Прикажу, Илюшенька. И Устеньку успокой сразу. Что б там ни случилось, родная она нам! Никогда мы от нее не откажемся! Правда же?

Что мог Илья сказать?

Мария искренне говорила. И за Илью, и за Вареньку, и за счастье свое… да она Усте ноги готова была мыть и воду пить! А уж на слухи-сплетни наплевать и вовсе легко. И с золовкой своей рядом встать, хоть и против всего мира – тоже!

Да попадись ей тот царевич, Марья б сейчас ему всю морду в кровь разодрала! А что он Устю обидел?!

Как он вообще такое смел?

Робкая женщина за своих в тигрицу превращалась, а то и в кого похуже. Это за себя Мария Апухтина, а ныне Заболоцкая, постоять не могла, глаза поднять боялась, голос повысить. А за родных своих, за счастье свое обретенное рвать она в клочья будет. Кровавые.

Кто посмеет косо в сторону ее семьи взглянуть?

У кого тут глаза лишние?

Сейчас поубавим!

* * *

Конечно, боярин Алексей дома не усидел бы. Да вот не пришлось ему палаты царские штурмом брать, гонец прискакал:

– Боярин Заболоцкий, тебя к царю кличут! Срочно!

– Я с отцом поеду! – Илья шаг вперед сделал. – У меня там две сестры.

Гонец посмотрел равнодушно.

– А когда боярич с тобой соберется, и ему препятствий не чинить. Оба езжайте, да срочно.

После таких слов Заболоцких и подгонять не пришлось – вихрем по двору народ заметался, пяти минут не прошло – оседланных коней привели. Какие уж тут санки?

Государь требует?

Едем! Срочно!!!

* * *

Устя в комнате сидела, в стену глядела, плакала потихоньку. От счастья.

Она. И Боря.

И ничего-то больше ей не надобно! Слишком уж много она пожелала, забыла, КАК оно было в черной жизни. Забыла, как раненой волчицей выла в келье своей убогой, монастырь забыла, Семушку, Фёдора… Михайлу.

Легок на помине оказался, в дверь поскребся да и вошел. Забыла Устя засов задвинуть, счастье – оно и не так голову дурманит.

– Чего тебе, Ижорский?

– С тобой поговорить хочу, Устиньюшка.

– Говори, Михайла. Слушаю я тебя.

Устя поняла, что просто так незваный гость не уйдет, выслушать решила.

– Знаешь, что Фёдор сделать хочет? Тебя при Аксинье оставить. А потом ее в жены, тебя в полюбовницы. Согласная ты на такое?

Устю аж передернуло от отвращения.

Федька, руки его липкие, губы слюнявые… Да гори ты болотным зеленым пламенем, дрянь подлая! Михайла это заметил, в улыбке расплылся:

– Не хочется, Устиньюшка?

– Кому б такое захотелось. Тебе-то чего надобно?

– Хочешь, Устиньюшка, увезу я тебя? На Ладоге жизни нам не будет, это ясно, а только и на Урале люди живут, когда деньги есть. Достаточно у меня скоплено, только скажи – мигом тебя из дворца выведу. А там сани и свобода, полетим – не догонят нас. Поженимся с тобой, да и будем жить честь по чести. Запала ты в душу мне, не могу без тебя, смотрю в зеркало – глаза твои вижу, иду по улице – голос твой слышу… не могу!

Может, и пожалела б его Устинья, когда не помнила ту, черную жизнь.

Не помнила, как Михайла на Аксинье женился, чтобы к царевичу ближе стать, не помнила, ЧТО он из ее сестры сделал, с какой ненавистью та на Устю смотрела…

Сейчас Устя понимает, не просто так оно было. Небось тогда уже Михайла ее любил, а Аксинья поняла все, шила-то в мешке не спрячешь. И – возненавидела.

Не мужа, хоть и странно это, но Михайлу-то она любила. А вот Устю возненавидела со всей силой души своей.

Радовалась, когда Устинья ребенка потеряла, когда ее в монастырь повезли, сияла от счастья… только вот злорадство сестрица потешила, а покоя не обрела. Не дожила она до Устиной казни, умерла раньше, и, зная