Железное золото - Пирс Браун

Она ждет ответа; все молчат. – Это был Повелитель Праха. Он не может победить наши легионы и потому взялся за сенат. Дэрроу оказался прав. Это произошло потому, что я была слаба, потому, что я устала. Мне не следовало допускать, чтобы «Вокс попули» преследовал его.

Она снова сосредоточивается на голографическом изображении корабля, несущего ее сына обратно к Гипериону; длинные пальцы постукивают по столу.

– Лирия, – говорит правительница, впившись в меня взглядом.

На этот раз я не опускаю голову. Я в ответ смотрю на нее, зная, что сейчас опустится топор. Однако же тон правительницы удивляет меня.

– Ты совершила ужасную ошибку, девочка. Ошибку, после которой не имела бы права служить ни мне, ни кому-либо другому. Но без тебя мы не нашли бы эту Вольгу и… – она бросает взгляд на Холидей, – Эфраима. Мой мальчик скоро вернется ко мне, потому что тебе хватило храбрости признать свои ошибки. Теперь я должна признать свои.

Да понимает ли она, чего мне стоили ее ошибки?! Она потеряла своего сына на несколько дней, и думает, что испытала все. Ей никогда не придется изведать эту грязь. Не придется жить среди мух.

– Ты потеряла свою семью, – продолжает правительница. – Ты доверилась республике, а мы не оправдали твоего доверия. – Тут я совершенно теряюсь, а правительница опускается на одно колено. Взгляд ее устремлен в пол. – Я не заслуживаю этого, и ты не обязана даровать нам прощение, но все же спрошу: ты простишь нас? Простишь меня, что я не справилась?

Простить ее?

Я не понимаю замысла Виргинии. Как и ее советники. Они таращатся на нее, сбитые с толку, как и я. Ее золотые косы сейчас на уровне моих глаз. Из кос выбились отдельные пряди. В ее дыхании чувствуется слабый землистый запах масла и кофе. Я слышу, как она от волнения хватает воздух ртом, как наполняются легкие и воздух со свистом выходит через нос, смотрю, как поднимаются и опускаются ее плечи. Покров власти спал, и я вижу ее обнаженную душу. Она просто женщина. Просто мать, у которой больше детей, чем у кого бы то ни было. Возможно, она знает мою боль. Прежде она была борцом за свободу. Солдатом. Она на самом деле видела грязь, и теперь я думаю, что она помнит об этом.

Я не могу больше цепляться за гнев, мелочность или боль. Я хочу лишь помочь ей защитить семьи вроде моей. Отпустить этот гнев – не значит предать память Авы, или Тирана, или малышей. Это свершится в их честь. И впервые на моей памяти я чувствую надежду.

Я протягиваю дрожащую руку и касаюсь головы правительницы.

Потом она встает:

– Спасибо.

Я киваю, не в силах выразить словами то, что творится у меня внутри, так, чтобы это не прозвучало глупо.

– На республику надвигается буря, – негромко говорит правительница. – Пока до нас донеслось лишь ее дыхание. Тебе еще предстоит сыграть свою роль в противодействии этой стихии.

– Но что мне под силу сделать? – спрашиваю я.

– У тебя ведь есть голос, верно? Когда я буду говорить перед сенатом, ты понадобишься мне как свидетельница. Твое свидетельство многим спасет жизнь. Оно привлечет к ответственности тех, кто стоит за этим сговором. Ты поможешь мне, Лирия из Лагалоса?

– Если вы пообещаете мне, что о Лиаме позаботятся и ему вернут зрение. Я знаю, что способ есть. Но у меня нет денег.

Правительница удивленно смотрит на меня сверху вниз:

– Ты торгуешься со мной?

– Я не помогу вам, если вы не поможете ему.

– Ну что ж. Договорились.

Я плюю себе на ладонь и протягиваю ей руку. Недоуменно взглянув на меня, правительница все-таки пожимает ее.

Холидей ведет меня к двери. На пороге я оборачиваюсь:

– Я хотела спросить… могу я увидеть Кавакса?

– Нет, – отвечает правительница. – Не думаю, что в данный момент это хорошая идея.

Я киваю и выхожу следом за Холидей. У порога своей комнаты останавливаюсь.

– Не могли бы вы сказать Лиаму, что со мной все в порядке? – обращаюсь я к серой. – Он, должно быть, беспокоится.

– Ему сказали, что ты выполняешь поручение Кавакса, – говорит она. – Так что он не тревожился из-за твоего отсутствия.

– Ну все равно. Могу я повидаться с ним? Я ничего ему не скажу.

– Сожалею, но вывести тебя отсюда, чтобы устроить встречу с Эфраимом, было уже довольно рискованно. Мы не можем рисковать еще сильнее. – Она без сочувствия смотрит на мое вытянувшееся лицо. Потом с ее тонких губ срывается вздох. – Давай я отнесу ему конфеты или тортик и скажу, что это от тебя. Это тебя утешит?

– Вы правда это сделаете?

Она пожимает плечами:

– Что он больше всего любит?

– Шоколад.

– Хорошо. – (Я выжидающе гляжу на нее снизу вверх.) – Что тебе еще? Обнимашек? Иди к себе. – Она касается запирающего механизма, и дверь уходит в стену.

– Ох! – вздыхаю я, переступая порог. – Спасибо за… – Дверь закрывается у меня перед носом. – Чертовы серые… – бормочу я.

Комната небольшая, но чистая и с полноценным санузлом. Совершенно измученная, я включаю воду в душе и жду, пока не начинает валить пар. Я вытряхиваюсь из одолженной одежды – с рукой на перевязи это очень неудобно делать – и становлюсь под струи горячей воды, думая о том, как мне повезло, что я жива. И не в бегах.

Вы бы гордились мной, Ава, ма. Я знаю это. И могу еще кое-что сделать. Помочь правительнице, пока это все не закончится, – может, нам удастся победить всех этих мерзавцев. Но не синдикат убил мою семью. Что бы ни произошло здесь, мясники из «Алой руки» уйдут безнаказанными. Разве это справедливо? Разве это правильно?

Я выключаю душ и встаю рядом с выходными вентиляционными отверстиями, чтобы горячий воздух обсушил живот и грудь. Открыв глаза, вижу на мокрой белой плитке пару белых туфель горничной. Я поднимаю взгляд. Передо мной стоит женщина-бурая, лет тридцати пяти, с двумя большими родинками, крючковатым носом и вороньим гнездом вместо прически. В руке у нее пистолет. На конце у него большая игла для подкожных инъекций. В следующий миг женщина вытаскивает эту иглу у меня из груди. Я делаю шаг к ней и теряю равновесие. Я даже не чувствую, как пол поднимается мне навстречу. Мир туманится и кружится. Последнее, что я вижу, – женщина похлопывает меня по лицу:

– Привет, предательница. Наилучшие пожелания тебе от дома Барка.

60. Дэрроу

Прах к праху

Мы с Аполлонием и Севро прорубаем себе путь, шагая по телам защитников