Фантастика 2025-157 - Александра Антарио

* * *

Кому гуляния веселые, кому наставления родительские.

Боярышня Анфиса Дмитриевна Утятьева в горнице сидела, на отца глядела. Слушать не хотелось.

На улицу хотелось, к подругам веселым хотелось, на женихов погадать в неделю святочную, когда еще и не заняться таким-то…

А приходится сидеть, батюшку родимого слушать.

– Отбор будет, Анфиса. Царь-батюшка брата своего оженить желает.

Невольно заинтересовалась боярышня. Когда царевич женится, умные девушки завсегда интересоваться будут. Не царь он, конечно, а все ж… нет у Бориса пока других наследников, нет детей…

– Когда дурой не окажешься, царевной стать сможешь. А там – кто знает?

Дурой Анфиса быть не хотела, а вот царевной – так очень даже не отказалась бы.

– Батюшка, а что не так? Думаешь, выберут меня?

– Трем сотням девушек приглашения пришлют. Я с боярином Раенским говорил, с Платоном Митрофановичем, потому ты на отбор попадешь обязательно.

Анфиса плечами пожала так, что едва сарафан на груди не порвался, длинную золотую косу наперед перебросила. А коса шикарная, считай, до колен достает, и сама Анфиса до того хороша – ровно яблочко наливное. И глаза большие, карие, и коса длинная, и фигура – что посмотреть, что потрогать приятственно…

– А потом, батюшка?

– А потом, Анфисушка, надобно тебе царевича в себя влюбить будет.

– Как скажешь, батюшка.

– Да не как скажу, дурища… – махнул боярин рукой. И не говорить бы о таком дочери-то, да выбора нет, не скажешь, так потом хуже получится. О некоторых вещах бабы знать должны, то их, бабьи склоки будут.

Так-то мужчине и неприлично о таком говорить, да уж больно многое на карте стоит.

С Раенским давно они планировали этот брак, и Фиску боярин стерег пуще ока. Как объединились бы два рода, Раенских да Утятьевых, им бы даже Мышкины супротивниками не были. Смогли б они и на царя влиять.

Ан… не так пошло кое-что, не ко времени влюбился Фёдор, ему б сначала жениться, а потом влюбляться, сколь захочется, да теперь поздно уж ругаться.

Фиска молчала.

Дура-то она дурой, а все же по-своему, по-бабьи, и сообразит чего?

– Что не так, батюшка? Али я чем плоха?

– Не ты плоха́, другая хороша оказалась. Царевич вроде как влюбился до изумления. Есть такие на Ладоге, Заболоцкие, не слыхивала?

Анфиса лобик наморщила.

– Вроде как было что… три дочери у них, старшая, кажись, замужем за Дуняшиным братом… нет, не помню точно, не встречалась…

– Оно и понятно, мы супротив Заболоцких, что лебедь против воробья. А все ж увидел царевич где-то Устинью Заболоцкую, да и решил, что влюблен.

– Даже так, батюшка?

– Ты-то гораздо красивее. Видел я ту Устинью мимоходом… тьфу, так себе.

Платон Раенский показал, все в той же церкви, с хоров. Посмотрели бояре, да и плечами пожали: было б на кого смотреть… мелочь невзрачная. Его-то Анфиса куда как… краше, со всех сторон, и детей ро2дит здоровеньких! У них-то в поколении меньше пяти-восьми детей не бывает, поди! А та немочь бледная хоть бы раз затяжелеть смогла…

– Ну когда так, батюшка, то и беды особой не будет. Неуж не понравлюсь я царевичу?

– Все в твоих руках, Фиса. Сама понимаешь, тут ваши, бабьи, дела.

– Понимаю, батюшка.

– А раз понимаешь – то иди. Сшей там себе чего али вышей… знаешь, поди, чем заняться.

Фиса знала.

Сейчас пойдет, с подругами погуляет, про Устинью Заболоцкую сплетни послушает, потом подумает еще…

Власть она не меньше отца любила, да и замуж хотелось ей не абы за кого, а за достойного красоты ее да ума. За царя б, да женат он! Ну… тогда хоть за царевича!

И кто-то на дороге ее встал?

Какая-то Заболоцкая?

В клочья ее Анфиса порвет за счастье свое и клочья кровавые по закоулочкам размечет.

Не видела она царевича ни разу? И он ее?

А это уж вовсе мелочи неинтересные!

Устинья, говорите? Заболоцкая?

Говорите, говорите. А я послушаю.

* * *

– Что это было? Объяснить сможешь?

– Смогу. – Устинья морщилась, снегом руку терла. Рука так выглядела, что Борис ее словам готов был сразу поверить, доказательств не требуя. Пальцы белые, ровно обмороженные, на ладони красный след остался, под ногтями кровь запеклась. И больно ей, вот, морщится, а терпит.

А кровь со снега сама собрала, на платок, завернула кое-как, в карман сунула, не заботясь, что одежду попортит.

– Потом уничтожу. Аркан это был, государь. Неладное что-то в палатах твоих творится.

– Борей зови, как и звала, чего уж теперь-то, – махнул рукой Борис. – Какой аркан? Откуда?

– Аркан – колдовство черное, для управления человеком созданное. – Устя и не думала таить. – По нему жизненная сила идет, от человека к колдуну. Через него и управлять человеком можно, правда, не каждый раз, а только если очень надобно. Не просто так я о том знаю, на брате моем такой же был.

– Так… Илья. Заболоцкий.

– Недавно то случилось, го… Боря. Мало кто знает, но в прабабках у нас волхва была. Настоящая. Еще при государе Соколе.

– Ага.

– Я не волхва, и сестры мои, и брат, и отец… а кровь все одно осталась, вот и просыпается иногда. Видим что-то неладное, чуем больше обычных людей. Брат давненько жаловался, то голова у него болит, то сердце тянет, а ведь молод он… уговорила я его в рощу Живы-матушки съездить. Там и определила волхва, что аркан на нем, и сняла его. Илюшка даже до рощи доехать не мог, плохо ему было, корежило всего, корчило, ровно в припадке.

– А ты…

– Я смотрела. А сегодня… когда на тебя посмотрела, то и поняла, что тоже… только другой он у тебя был, не как у Илюшки. У него Добряна легко все сделала, как и не трудилась вовсе, а у тебя я его рвала, как проволоку раскаленную. Больно… а может, я неумелая такая, она-то волхва старая, опытная, а я и не волхва даже, сила есть, ума не надо.

– Вот оно что. А кровь так и должна из руки течь?

– Это на крови делается. Капли хватит… и наложить – кровь надобна, и снять – тоже. Мне по-другому нельзя, не умею я, не обучена.

– То есть… меня что – привораживали? Или что?

– Не знаю. – Устя действительно не знала, как приворот выглядит. Про аркан знала, это и ответила. – Силу тянули, жизнь самое тянули, может, и слушаться в чем-то заставляли – не знаю я про то, не волхва я. Кровь просыпается – то другое, кровь знаний да умений не добавляет.

И с этим Борису спорить