Магос: Архивы Грегора Эйзенхорна - Дэн Абнетт

жаль, но таковы симптомы. Мы пробовали все, что есть в нашем распоряжении, чтобы облегчить муки. Стазисные поля. Ледяные ванны. Наркотики. Искусственная кома. Другие несчастные говорили, что болезнь жжет их даже во снах.

— Это сон? — спросил человек. Его голос шелестел, будто сожженная бумага, разлетающаяся прахом по ветру.

— К сожалению, нет, — ответил незнакомец в рясе. — Лягте обратно. Вы слишком слабы.

— Мне нужно встать, — сказал человек и поднялся на ноги.

Тот, в мантии, протянул руку, чтобы его поддержать.

«Почему же ты не обжигаешься? — подумал человек. — Я же горю, а ты дотрагиваешься до меня, кладешь руку на пылающую плоть. Почему ты не горишь вместе со мной?»

Он заковылял к открытой двери. Человек в рясе поддержал его.

— Я не знаю вашего имени, — сказал он. — Вас к нам доставили уже… в таком состоянии. Документов не было. Сейчас вы заговорили в первый раз за все время.

— Я… Меня зовут… Грегор. Грегор Эйзенхорн.

— Я сделаю все, чтобы вам помочь, Грегор Эйзенхорн, — мягко сказал незнакомец.

Они вышли наружу, на свет. Влажный воздух. Темно-синее небо над головой. Ветер доносил запах моря. За старой каменной оградой виднелись густые зеленые заросли — опушка джунглей, раскинувшихся у основания вулкана вдали. Его очертания казались размытыми из-за жары.

Стрекот насекомых стал громче. Бесчисленные насекомые перекликались в гуще леса за древними стенами.

— Где мы? — спросил Эйзенхорн, щурясь от яркого солнца. — Это все еще Кештре?

— Я не знаю, о чем вы говорите, — сказал незнакомец. Его ряса была ослепительно-белой, а кожа — очень темной. — Никогда не слышал о таком месте. Вы там живете?

— Значит… я опять прошел через складку? Это очередной сумрачный карман?

— Мне жаль, друг мой, но я не понимаю терминов, которые вы используете. Грегор, у вас такой жар, что термометры зашкаливают. Думаю, у вас галлюцинации. Галлюцинации и помутнение рассудка. Вы подхватили болезнь — очень тяжелую, увы. Ее называют Чумой Ульрена. Смешение мыслей — один из ее симптомов. Вам необходимо вернуться в постель.

Эйзенхорн посмотрел на него:

— Ты — один из людей Гоблеки?

— Я не знаю этого имени, Грегор.

— Ты врач? Медике?

— Я забочусь о тех, кто сюда попадает, — ответил незнакомец. — Меня зовут Баптрис.

Эйзенхорн обвел взглядом сад. Его голос привлек внимание трех медсестер в ослепительно белых рясах и накрахмаленных двурогих головных уборах, и они с подозрением косились на него. Сурового вида старик сидел в кресле у стены. Он был обнажен, однако на его груди висел потрепанный патронташ. Левую руку сплошь покрывали давние шрамы. Старик засовывал латунные гильзы в петли патронташа, а затем вынимал их обратно, каждый раз пересчитывая:

— …Шесть, семь, восемь… шесть, семь, восемь.

— Что это за место? — спросил Эйзенхорн.

— Хоспис святого Бастиана.

— На… Цимбал Йота?

— Да, — кивнул Баптрис. — Значит, вам известно, где мы находимся?

— Какой… год? Какой сейчас год, уважаемый?

— Грегор, сейчас третий год Дженовингской кампании и…

Эйзенхорн выдернул свою руку из хватки Баптриса и вышел на лужайку. Как же громко стрекочут эти насекомые!

— Грегор? — позвал Баптрис. — Вы разумны. Я никогда не видел, чтобы пациенты, настолько сильно пораженные Терзанием, сохраняли разум. Я бы хотел, чтобы вы кое с кем поговорили, если, конечно, в силах. Он смог бы очень многое от вас узнать.

— С кем? — спросил Эйзенхорн.

— Его фамилия Сарк, — ответил Баптрис.

— Дрэйвен Сарк?

— Нет, — нахмурился человек в рясе. — Лемюаль Сарк. Старший администратор-медика Лемюаль Сарк. Он как раз здесь с визитом. Его специальность — Материа Медика и…

— Я хочу уйти, — заявил Эйзенхорн.

— Я не могу этого позволить, — грустно покачал головой Баптрис.

— Зачем ты мне это показываешь? — спросил инквизитор.

— Показываю… что? — не понял Баптрис.

Но Эйзенхорн обращался не к нему. Он смотрел на собственные руки. Руки старика, изборожденные шрамами, грязные от сажи и машинного масла. Руки, покрытые желтыми пузырями от пламени, постепенно поглощавшего его.

— Зачем ты мне это показываешь? — спросил он у пламени в собственной крови. — Это место… где ты родилось. Где ты… где твоя истинная сущность дошла до Сарка и где ваши пути пересеклись. Здесь началось заражение. Но не в форме болезни, а в форме идеи. От отца к сыну, а потом — к внуку…

— Сестры! — позвал Баптрис. В его голосе слышалась тревога. — Помогите мне отвести этого несчастного обратно в палату. Он очень болен, он бредит, и я беспокоюсь за него.

И они послушались. Снежно-белые рясы и рогатые шапки покачивались при ходьбе. И их стало больше, чем раньше. Десять, пятнадцать…

— Пойдемте, Грегор, — позвал Баптрис. — Давайте я отведу вас обратно. Пусть организм борется с лихорадкой. Еще есть надежда.

— В этом месте не было никого с Терзанием, — сказал Эйзенхорн. — Здесь, в хосписе, не жили зараженные. Это было убежище, где находился лишь один выживший, один-единственный человек, перенесший эпидемию. Я читал отчеты. Это все ложь. Вы лжете.

— Помогите мне справиться с ним, — улыбнулся Баптрис.

Сестры приближались, и их рогатые шапки в лучах солнца напоминали оскаленные клыки. Их становилось все больше и больше, уже сорок… пятьдесят…

— Я хочу уйти, — сказал Эйзенхорн.

— Держите его, но осторожно, — велел Баптрис. — Он не понимает, что говорит.

Сестры окружили инквизитора. Казалось, они уже превосходят числом стрекочущих насекомых в джунглях. Эйзенхорн проталкивался через них, отталкивая призрачные руки и снежно-белые мантии. Где-то зазвонил колокол. Инквизитор добрался до металлических ворот в старой стене сада. За ними раскинулись джунгли, где под сумрачной сенью деревьев кишели насекомые.

Языки пламени клубились вокруг. Он открыл ворота и шагнул вперед.

— Наверное, у вас бывает много дел наподобие моего, — фыркнул крошечный старичок,