"Фантастика 2025-34". Компиляция. Книги 1-26 - Алиса Бодлер

Стонали люди. Дым от занявшихся пожаров заволакивал свободное пространство, лишая всех обзора — и защитников, и нападавших. Но наша ярость была сильнее. Мы постепенно побеждали. Сакля за саклей сдавались. Или заканчивались те, кто способен был держать оружие, защищая отчий дом.

— Где прячется Шамуз⁈ Где Якуб-бей⁈ — я рвал черкеску на груди захваченного аульца. Он безвольно тряс изрубленными руками, орошая все вокруг красными каплями.

— Оставь его! Шамуз должен быть там! — подбежавший на своих двоих Башибузук указал мне на богатый дом с кунацкой, соломенная крыша которой уже весело полыхала.

— А⁈ Что⁈ — я оглох от частых выстрелов, от того и переспросил.

Башибузук махнул рукой: туда! Вдруг он пошатнулся. Недоуменно опустил голову, чтобы рассмотреть кровавую розу, внезапно расцветшую на его груди. Зашатался. Ноги его подкосились. Я не успел его подхватить. Он повалился лицом в пыль.

— Ахмет! — крикнул я своему телохранителю. — Перевяжи его!

Только он один и остался из той четверки, которую мне выделили в день встречи с отрядом. Остальные были убиты или где-то потерялись в дыму пожарищ. Мне сейчас было не до подсчета потерь. Меня ждала моя месть. Моя канла!

Я бросился к дому, на который указал Башибузук. В револьверах оставались заряды. Шелковый шнур, на который они крепились, промок от пота, стекавшего с шеи, и неприятно ее натирал. Мне оставалось лишь изумляться, какая ерунда может прийти в голову в такую страшную минуту. Подумаешь, шея! Тут бы голову сохранить.

Старый вождь шапсугов выскочил мне навстречу, распахнув ударом дверь в скалю. И тут же рухнул спиной обратно, сбитый с ног сдвоенным выстрелом из моих револьверов. Я уронил один, заставив его повиснуть на шнуре. Быстро перекрутил барабан. Но нового выстрела не понадобилось. Шамуз хрипел, пуская кровавые пузыри. Из глубины дома к нему метнулась старая женщина. Упала ему на грудь, закрывая от меня. Я узнал ее. Это была его жена — женщина властная, часто решавшая дела за спиной мужа, но сегодня бросившаяся ему на защиту. Откуда она здесь взялась? Приехала в гости к родне?

— Где Якуб-бей⁈ — зарычал я, вглядываясь в полумрак комнаты, на земляном полу которой валялся бывший сераскир. Не такой смерти он заслуживал. Зачем только связался снова с англичанином?

— Шамуз! — вскричала женщина, разрывая на груди свои одежды.

— Где⁈ — заорал я, нацеливая револьвер ей в голову.

— Убийца! Убийца!

— Где инглез⁈ — еще секунда, и я готов был ее застрелить.

Она все поняла по моим глазам.

— Да пропади он пропадом! Уехал! Еще ночью помчался к морю, чтобы уплыть на кочерме!

Я застонал.

— Почему⁈ Почему⁈ — не мог я успокоится.

— За домом в яме найдешь ответ, — обреченно ответила старуха, склоняясь над губами мужа. Он, похоже, прощался.

Я бросился в обход дома. Нашел яму. В ней сидели двое, испуганные до крайности, измученные и ничего толком не понимавшие. Я сбросил им валявшуюся рядом широкую доску, используемую вместо лестницы. Из ямы выполз турок. Тот самый, которого я видел в Анапе в арестантской роте. Сбежал! И сдал меня! Я выстрелил ему в голову, и он повалился на землю около ямы.

— Коста! Не стреляй!

Я удивленно уставился в лицо поднимавшемуся наружу человеку. Еще один привет из прошлого! Андрей Гай собственной персоной! Или черкес Жабермес, которого мы считали тройным агентом. Он-то что здесь делает?

— Я выдал тебя! Каюсь! Мне грозили смертью, — сразу признался Гай.

Его лицо в огромных гематомах подтверждало, что он не врет.

— Но почему? Мы считали, что ты предатель! Ты же ездил в Лондон со Спенсером. И был в Тегеране, когда убили Грибоедова! И твои донесения… Это же липа! Почему Белл за тобой охотился? Я не понимаю.

— Я был в Тегеране. Но англичане не имели отношения к смерти русского посла. Это все из-за армян[2]. Что же касается моей работы на англичан и на русских, признаюсь откровенно: я устал и от тех, и от других. Я черкес! И я отчетливо понял: у вас, у великих, у всех этих Лондонов и Петербургов, свои игры. Бороться с вами бессмысленно. Помогать? Увольте! Я просто хотел закончить свои дни на родине. Вот почему я все устроил так, чтобы в итоге оказаться на левом берегу Кубани. Среди своих.

— И потом Белл тебя разыскал!

— Да! Он хотел отомстить. Но я выкупил себе жизнь, предав тебя. Я должен был подтвердить обвинения против тебя на большом совете старейшин.

— Офигеть!

— Что? Что это значит?

— Забей! — я махнул рукой, вводя его в еще больший ступор.

Он не мог понять сленга не из этого времени, а я был слишком ошеломлен, чтобы следить за словами.

— Что же с тобой делать? Понять и простить?

Андрей жарко закивал головой.

Его я мог хорошо понять. Действительно, от этих шпионских игрищ, предательств, провокаций, убийств и подстав нельзя не устать. Смертельно устать, как показала жизнь. Не мне его судить.

— Ты можешь быть свободен, черкес Жабермес. Мне сейчас не до тебя. У меня должок перед Беллом.

[1] Во избежание упреков в подражании «Республике ШКИД» сообщаем: «мамочки» было любимым выражением легендарного генерала от инфантерии и героя кавказской войны И. М. Лабынцова.

[2] Вопрос причастности англичан к убийству А. С. Грибоедова в Тегеране до сих пор остается дискуссионным. Нападение на посольство было спровоцировано действиями армянина-переводчика, который похитил и доставил на территорию посольства двух армянок из гарема знатного персидского вельможи.

Глава 21

Вася. Кумыкская равнина и крепость Внезапная, сентябрь 1838 года.

Известие о присоединении 5-й роты карабинеров к отряду командира 2-й дивизии генерал-майора Крюкова было воспринято егерями-соперниками с обидой и завистью. Считалось, что в походе весело. Есть перспективы. И, вообще, сменить обстановку было здорово. Краткие вылазки за фуражом, не обходившиеся без перестрелок с горцами — вот и все разнообразие жизни солдат в тягомотине гарнизонной жизни.

— Эх, засиделись мы, засиделись. Давно в поход не ходили. Повезло карабинерам, — вздыхали егеря. — Полчарки спирту каждый день[1]. И копеечку походную заплатят.

Куринский полк действительно «засиделся». Осторожные действия командования последних лет, скромные экспедиции малыми силами вглубь Чечни и Дагестана, часто обходившиеся бессмысленным сожжением аулов после недолгой перестрелки, бесцельное расходование патронов — все это накладывало печать робости и вялости на войска. И воодушевляло врага некой незаконченностью всех усилий. Страдали и