"Фантастика 2025-34". Компиляция. Книги 1-26 - Алиса Бодлер

— Учет нужЁн, — признал комитет.

Как только ротный удалился, решено было устроить Васе экзамен. Притащили металлический денежный ящик. Милов быстро пересчитал наличность. Вышло более семисот рублей. Сверились с остатком. Удивились, что все сошлось.

— А ну-ка, проверь нашу запись!

Васе вручили толстую тетрадь. Он просмотрел по диагонали. Мама дорогая! Сколько позиций! Непростая то была бухгалтерия, не дебет с кредитом. А приход и расход, выписанный в столбики. Унтер-офицер Девяткин вспомнил, что в прежней жизни сталкивался с подобным. Называлась сия премудрость «управленческой отчетностью». Насколько он помнил, любой пропуск расхода-прихода хоронил ее напрочь, вызывая поседение волос у бизнесменов, прячущих доходы от налоговой.

Милов, как мог, растолковал эту тонкость комитету. Все сердито засопели и раздумали угощать новичка солдатским чаем из травяного сбора. Но фельдфебель, Парфен Мокиевич Соколов, принял решение.

— Давайте я за парнем, как дядька за рекрутом, пригляд свой установлю. Пощупаем, что он за гусь. Если нормальный, допустим до наших дел. Математик нам пригодится.

Комитет единодушно проголосовал «за».

— Пойдем ко мне домой, отобедаем. Побалакаем за жизнь, — пригласил Соколов Васю. — Только сперва тебя в казарму определю.

Казарма Васю порадовала. Сухо и портянками не воняет. Не то что землянки в Михайловском укреплении. А то, что нары голые, это не беда. Ранец под голову вместо подушки, шинель — взамен одеяла. Дело житейское, нечего роптать.

— Годится! — сказал он фельдфебелю.

— У меня тут свой закуток есть! Проявишь себя — уступлю, — пообещал он Васе.

— А вы как же?

— Свой дом имеется!

Парфен Мокиевич проживал в солдатской слободке. Соседями у него были не «женатики», а отставные солдаты. Те, кто не решился возвращаться домой после 25–28 лет службы[2]. Или те, кто оставил службу по инвалидности. Они считали полк родным, сжившись за долгие годы и с полной опасностей жизнью, и со скукой гарнизонного существования. Эти отставники вечно шастали в расположение и играли важную роль. Они прививали новоприбывшим понятие полковой чести и славы. Без этих ревматичных и покалеченных солдат не вышло бы того кавказского солдата, который вынес на своих плечах всю тяготу войны и колонизации Кавказа.

Соколовский дом, как и все прочие мазанки отставников и женатиков, был построен силами роты. Считалось святым делом помочь своему сослуживцу. В кавказских полках вообще и в Куринском, в частности, царил дух взаимовыручки, чуждый дедовщине или национальным конфликтам[3]. Все жили как одна семья. Братались с другими частями, не считая апшеронцев. Если какие-то знакомые проходили через крепость, парили кунаков в своей бане, выдавали из своих запасов фураж и кормили из своих запасов, не сожалея о расходах. Была беда лишь с учетом, и Вася обещал это исправить.

— Парфен Мокиевич! Растолкуйте мне, новичку, откуда доходы? — поинтересовался Милов, отложив ложку после сытной похлебки на сале с мучной подболткой. — В толк не возьму, как из солдатских грошей, составляется такой капиталец!

— Э, брат, ты нормального ротного ящика не видел. Мы много потратили, когда провожали однополчан в экспедицию генерала Фези. Еще на музыку отвалили — на бубны, ложки, кларнеты, бунчуки и лиры. У нас бывает и до пары тыщ собирается на круг!

— Так откуда дровишки?

Фельдфебель шутку понял.

— Наблюдаем строго за правильным показанием наличного числа людей в требованиях на отпуск натурой муки, мяса и приварочных. Вся экономия на довольствие поступает в собственность роты. И достигает иногда весьма почтенной цифры. Сам понимаешь: имея собственное хозяйство, можно не только солдату радость доставить, но и выгоду свою поиметь. А по богатству своих заведений куринцы в числе первых на Кавказе!

Вася догадался. Раз казна отпускает многое деньгами, сэкономить не сложно, имея ротное хозяйство. Обширные огороды и собственный скот плюс бесплатный труд солдат — вот и выходит роте вспомоществование!

— Я тебе так, Вася, скажу. Без канонического провианту[4] мы бы тут ноги протянули. А так живем куда лучше, веселее и сытнее, чем солдат в России. Будто видит он свежие овощи, сало и свинину на своем столе. Держи карман шире!

В дверь постучали. В горницу зашел ногаец тороватого вида.

— Парфен Мокиевич! Лосев вернулся. Как с нашим делом? — обратился он к хозяину с порога.

— Все сладилось! Получай бумаги! — фельдфебель протянул листки татарину. — Ротный дал добро!

Тот стал, жутко коверкая слова, зачитывать вслух позиции провианта, которые ему можно получить со склада. Цифры звучали фантастические. Возникло ощущение, что Милов присутствует при наглой сделке — попросту воровства казенного добра, еще более усилившееся, когда на стол улеглись синеватые пятерки и розоватые десятки ассигнаций с двуглавыми орлами. Стоило ногайцу убыть, Вася не удержался.

— Откуда такая экономия? Законна ли сия проделка?

Фельдфебель набычился. Пожевал ус, оставляя на губах черный след. Выставил на стол бутылку водки. Разлил по чашам.

— Вот что я тебе скажу, паря! Никогда не думай, что я или кто-то из нашего комитета супротив роты пойдет. Рота — это семья, живем одним миром. Понимать надоть! И сотня ента — в ротный ящик! Провиант же сей — отпуск на наших погибших, которые по спискам живыми числятся. Еще со времен Кази-Мулы! Семь лет, как прошло!

Вася махнул водочки. Хлопнул по столу ладонью.

— Вот это по-нашему — надуть казну, а особенно, интендантское и провиантское комиссарство! Насмотрелся я на этих упырей во Владикавказе. Жируют за наш счет, твари!

— Молодец, соображаешь! Но запомни: надуть казну — то дело обыкновенное, когда делается в пользу солдата.

Подобревший фельдфебель разлил остатки водки. Выпили. Старика потянуло на слезу.

— Эх, Василий! Вот помрёшь в ентой Бассурмании, похоронят тебя, как собаку, креста не поставят, и никто-то не придёт на твою могилу лба перекрестить и молитву сотворить.

Вася помирать не собирался. Он крутил в голове одно: как бы ему холстиной разжиться, как Глаша просила. Похоже, проблем с материалом не будет.

Коста. Вельяминовское укрепление, август 1838 года.

Буря 30–31 мая внесла серьезные коррективы в планы русского командования Кавказским отдельным корпусом, но не отменила их. Весенне-летняя кампания продолжилась, несмотря ни на что. Лишь прибавилось работы солдатикам и могилок на черноморском побережье. Но суеверные матросы, а за ними и пехотинцы с казаками суеверно зашептались:

— Недобрый знак! Не с того началась карьера Раевского на кавказском побережье! Он хоть и в красной рубахе скачет, но не «красный генерал» Вельяминов. Вот тот