"Фантастика 2025-34". Компиляция. Книги 1-26 - Алиса Бодлер

— Коли гроши в кармане есть, может что и выйдет. Располагаешь капиталом? — сверкнул глазами седоусый унтер, взявший на себя роль местного чичероне.

— Пара серебрушек, быть может, найдется.

— Пара? Полуполтинников? Нет, брат, бабы тут балованные. Коли чуть смазлива, выбирает богача с тугой мошной. На твои копейки и не взглянет. Жди декабря!

— Отчего так?

— Лов идет лопушинки. Так казаки сома прозвали. Пока его закоптят, засолят… Бабы духом смрадным пропитаются так, что господа брезгуют. Вот тады и наш черед!

— А если червонец ассигнацией?

— Нешто имеешь?

— Нет, я так спросил.

— За таком — каком кверху! Но коль интерес имеешь, скажу: молодой ты еще, дурь в башке! На что тебе на баб деньгу тратить? Прознает народ — уважения лишишься. Получаем мы копейки, а расход имеем приличный. Береги монету, пригодится!

— Да на что тут тратить, окромя баб да водки?

— Разное бывает, — уклончиво ответил старый унтер. — Раз уже тебе невтерпёж, вечером сходим, поглядим на хороводы. Только пряников в лавке купи.

Весной и летом самая тяжелая пора у станичного женского пола. С утра выйдут казачки с ружьями, проверят сады-виноградники, не затаился ли чечен под лозой? Только после проверки запускают туда баб. Вот они и корячатся до темна. Подрезают, собирают фрукты, землю рыхлят. Спину наломают, но после вечери обязательно наряжаются. И стар, и млад не знает иного удовольствия, как посетить вечерние хороводы — у каждой улицы свой. Тут и чихирнуть можно с подружками, и побаить, и орехов пощелкать, и с необыкновенной быстрой сгрызть гору семечек от подсолнухов, арбузов и дынь. Изничтожение этой семечки в промышленных объемах — любимое и непрекращающееся десятилетиями занятие.

Хороводы гребенцов оказались для Васи полной неожиданностью. Он-то думал, что все будут за руки держаться и кругами ходить. Ан, нет! Девчата круг образовали и давай каждая лезгинку молча танцевать под тихие звуки гармоники и удары в медный таз. Иногда девушка приглашала на танец парня. Выходила с ним в центр круга, красовалась перед подружками.

— Что они как не живые? — спросил Вася своего провожатого.

— Не спеши. Как стемнеет, разгуляются. И шутить начнут, и глазки строить. Вот тогда и подваливай со своими пряниками. А сейчас бесполезно. Засмеют или дулю покажут.

— Почему мужиков не видно?

— Во-первых, паря, не вздумай казака мужиком обозвать. Неприятностей не оберёшься. Хочешь обратиться, зови джигитом. Мужики землю пашут, а казак воюет. Во-вторых, откуда казаку от двадцати до сорока годин в станице взяться? Все на службе. А те, кто дома, или раны залечивают, или спешно хозяйством занимаются.

Васе надоело пялиться на фольклорный фестиваль. На танец его никто не приглашал, да он бы и не пошел. Повздыхал. Набрался наглости. Подошел к группе смешливых барышень и сунул им в руки кулек с пряниками. Развернулся и быстро удалился.

Быстро стемнело. На небе высыпали звезды.

Вася вышел до ветру. Из-за плетня его тихо окликнули девичьи голоса. Он расплылся в улыбке и шагнул в сторону приключения. Собрался заговорить… ему в голову влетел кулек с пряниками. Тут же послышался удаляющийся топот ножек и заливистые смешки. Вот, заразы!

Он нагнулся и поднял кулек. Не пропадать же добру. Может, с мужиками почаёвничать?

— Що, шутку зашутили с тобой, солдатик? Знатно угостили тебя ябедницы с коровода? — раздался в темноте женский голос.

Милов быстро приблизился к крепкому забору из жердин, отделявшему турлучную казарму от соседней усадьбы. Над самой кромкой ограды белело молодое женское лицо в темном платке.

— Виноградцу сладкого пока нет, хоть пряником с медом пчелиновым угоститься, — зазывно-просительно протянула незнакомка.

— Держи!

— Сам подай!

Вася, недолго думая, перемахнул через забор.

— Экий ты здоровенный, — с придыханием молвила казачка.

Милов слов на ветер тратить не стал. Сунул пряники в руки хозяйке. Тут же сграбастал в охапку и крепко к себе прижал.

— А я люблю военных, красивых, здоровенных, — пропел ей на ушко.

Женщина не вырывалась. Наоборот, тяжело задышала и прижалась к Васе.

— В дом проводишь? — обнаглел Милов, шаря руками по крепкому телу и чувствуя ответную дрожь.

— В избу нельзя! Не банила я два дня! И образа… Айда в избушку.

Потянула Васю к маленькому срубцу под соломенной крышей. Не разжимая объятий, ввалились в «избушку». Женщина опрокинулась на спину, вытягивая бравого унтера на себя. Он, уже мало что соображая, задирал на ней рубаху. Не утруждаясь ласками, сразу вошел. Ускорился, двигаясь резкими толчками и кусая соски полных грудей. Женщина стонала, впиваясь ногтями в Васину спину. Помост, на который они обвалились, лишь немного был приподнят над земляным полом, и натиск Милова выдержал, хоть и со скрипом.

— Испозорил юбку, раздобравый молодец, — с усмешкой молвила страстная казачка, когда схлынул первый любовный шторм.

Она зажгла свечку.

Вася с удивлением понял, что «избушка» — нечто вроде летней кухни, а «ложе любви» — низкий обеденный стол на брусках. Вокруг кухонная утварь, кувшины, предметы для стирки. И разбросанные чурбачки, заменявшие стулья. Женский угол в усадьбе, короче.

— Как тебя звать, красавица?

— Глафира!

— Глаша, значит. А я Вася! Вот и познакомились! — хмыкнул Милов, сладко потягиваясь.

— Я знаю. Еще по свету заприметила. Прикройся. Пряма срамота адна.

— Вот еще! — хмыкнул.

Казачка засмеялась в ответ низким радостным смехом.

— Подкрепись, алошный!

Сунула в руку Васе кувшин с вином.

— Родительский, не побрезгуй. На тебе пирог с харчом. Закуси, ана и хорошо будет.

Милов, не отводя взгляда, отпил прямо из кувшина так, что вино потекло по голой груди (когда рубаху успел скинуть?). Откусил от пирога. Разжевал. С говядиной!

— Вкусно?

— Ты вкуснее. Иди ко мне, вина попьем вместе.

— Моя тело белая нравится тебе?

— Ты моя, сладкая. Пчелиновая? Так сказала?

Глаша приникла к Васе, прижавшись всем телом к мокрой от чихиря груди. Ее мягкие полушария рожавшей женщины сводили его с ума.

— Придешь еще? — дыхнула ему в шею. — Побочином моим станешь ли?

— Обязательно! Но я в Грозную завтра.

— Ничего. Я подожду. Дачки мне принеси. Казенного холсту. Сошью тебе новую рубаху.

— Рубаха подождет. Тебя хочу!

— Друг друга целуемся, аж