Фантастика 2025-157 - Александра Антарио

Нянюшка кивнула.

И поищет, и принесет.

– Хорошо, боярин.

– Дальше-то что было, Михайла?

– Дальше одного я сразу положил, а второй бы меня там и оставил, когда б не вы. Благодарствую, боярин, за помощь.

– Ты что, парень! Это я тебе благодарен! Кто другой мимо бы прошел…

– С меня бы потом царевич шкуру снял.

– И царевичу моя благодарность. Когда б не он, все мы тут погибли бы…

Преувеличивал, конечно, боярин. Ну да ладно, ему можно.

– Боярин, отписать бы царевичу, чтобы дело не замяли?

Боярин только вздохнул:

– Отпишу я сейчас.

– Он сегодня у Истермана быть должен, может, туда гонца послать?

– Пошлю, Михайла. Ты лежи, лежи… не было б хуже…

А там и наново у двери заскреблись, лекарь прибыл.

* * *

Устя у себя в светелке ко сну готовилась. Уж помолилась, когда батюшка зашел:

– Дочь, ты мне нужна срочно.

– Что случилось, батюшка?

Устя зевнула невольно, рот перекрестила…

– Царевичу письмо отписать надобно. О случившемся. Сможешь? На лембергском, чтобы лишний никто не понял?

– Смогу, конечно, батюшка. – Устя на рубаху сарафан набросила, за боярином пошла.

Письмо?

Не служба то, а службишка. На бумаге начертать, для батюшки перевести.

«Государь мой, царевич Фёдор, холоп твой Алексейка Заболоцкий челом бьет, кланяться изволит».

Конечно, такого Устя не писала. На родном языке стоило бы. А на лембергском – проще все. Куцый он язык, рваный, собачий.

«Царевичу Фёдору Иоанновичу.

Государь, этой ночью мой дом пытались поджечь двое разбойников.

Твой слуга Михайла убил одного и пленил второго. Прошу, не оставь это дело милостью своей.

У нас в порядке все.

Боярин Заболоцкий».

На лембергском указания писать хорошо. Больше ни для чего тот язык не пригоден.

* * *

Устя отправилась спать. И знать не знала, какой переполох в столице поднимется.

Не знала она, что Фёдор отправит Истермана в Разбойный приказ, сам бы поехал, да пьян уж так, что на ногах едва держался. Что всю ночь Истерман там и проведет, наблюдая за допросом татя.

Что Фёдор к ней хотел поехать, да отговорили друзья – куда пьяным таким? Все хорошо с боярышней? Вот и не позорь девку, завтра поедешь, как до́лжно.

Не знала, что столица, считай, с двух сторон вскипит.

Царь, которому про боярина Данилу доложили, свое требовать будет, Фёдор – свое.

Она просто спала. И снился ей любимый человек. Веселый, смеющийся, радостный.

Уже счастье.

Оно и такое, оказывается, бывает. Знать, что жив, что здоров, что жизни радуется – неуж что-то еще надобно? Не гневи Живу-матушку, Устя!

Даже не нужна ты ему будешь – уже и того довольно будет, что жив и счастлив он. Остальное-то и мелочи.

Глава 14

Из ненаписанного дневника царицы Устиньи Алексеевны Соколовой

Не было ранее такого. Точно не было.

Ни моего разговора с Марией, ни попытки поджога.

В той, прожитой жизни на Илье остался черный аркан. Машка умерла, маленькая Варенька осталась без матери, и навряд ли ей сладко было у бабки с дедом. А потом и брат мой погиб.

В той жизни никто и ничего не поджигал – к чему? Я сидела на подворье, не бывала в палатах царских, не разговаривала ни с кем… может, из-за этого?

Может быть…

Что меняется? Где я изменила линию судьбы, где натянулись новые нити кружева? Как переплелись коклюшки?

Мне не видно.

Одно точно знаю – все меняется. Куда оно придет, к чему?

Я знаю, чего хочу я. Но я не знаю, кто противостоит мне. Кто искоренял в Россе старую веру, кто довел до того, что последняя волхва отдала все силы, кто…

Кому выгодно?

Выгоднее всего получилось Фёдору. Соседям нашим.

Но… не оставляет смутное чувство.

Надо искать, надо копать, смотреть глубже надобно. Это как хворь редкостная, из далеких земель, как яд на лезвии ножа. Рану вылечишь, а человек погибнет.

Что делать?

Как быть?

Молюсь я усердно, но матушка Жива молчит. Она для меня все уже сделала, теперь мне выбирать, мне решать. А что я могу?

Могу хотя бы попробовать сделать двух людей чуточку более счастливыми. Завтра же.

Мне счастья не выпало? Ну так я для других постараюсь.

* * *

Фёдору этой ночью спать особо не пришлось.

– Мин жель, у меня новости плохие.

– Неладно что?

Выглядел Истерман уныло. Фёдор поневоле обеспокоился.

– Я сейчас из Пыточного приказа. Рассказал тать, что наняли его подворье Заболоцких поджечь. А когда загорится оно, найти девку с рыжими волосами и зарезать ее. Две там будут – так обеих для надежности. Чай, в суматохе и не заметит никто…

Фёдор так кубок кованый сжал – серебряная ножка покривилась.

– КТО?!

– А вот заказчика они и не знают. Пили в кабаке, подсел человек, а какой он? Да кто ж знает… из-под капюшона борода седая, да пришептывал странно, вот и все приметы.

– Найти! – рыкнул Фёдор. – Я с него шкуру сам драть буду…

– То понятно, мин жель, а с кого драть-то? Может, и борода та прилеплена, и не мужик то, а баба… всяко могло быть. Наемник, Бровка его кличут, и сам не понял.

– Что за кабак? Пусть ищут!

– Понятное дело, мин жель. Искать будут, а найдут ли?

– Так что ж делать? Сегодня поджечь хотели, а завтра? На улице встретят, она и ахнуть не успеет!

– С батюшкой ее поговорить. Боярин Заболоцкий небогат, а вот ты помочь тому горю можешь. Охрану какую у брата попросить… не стрельцов, конечно. Так, чтобы не видел никто… Самой Устинье объяснить, что одной ей впредь никуда выходить ненадобно, только с сопровождением. Сделать-то можно, делать надобно.

Фёдор постепенно успокаивался.

– Сделаю, Руди. Твоя правда, так и надобно.

– А уж как отбор пройдет, да ты ее своей невестой назовешь, там всяко проще будет. Никто уж на нее косо не посмотрит.

Фёдор кивнул.

Про порчу никто из них и не знал, не сказал боярин. Была холопка – и нет ее. И все тут.

Руди, конечно, честным с Фёдором не был. И отбор сам, и потом что будет… да убрать Устинью захотят, чего тут сложного? Это в любой стране так. И травят соперниц, и наемников подсылают, и главное-то что?

Что ничего от того не изменится. Отравишь ты соперницу – и что? Тут же мужчина на тебя и запрыгнет? Размечталась… да десяток причин найдется, сорок других баб, а коли и сложится у тебя