Фантастика 2025-157 - Александра Антарио

– Феденька! Приходи в себя, сынок! Надобно!

Федя глаза открывал, как из омута выплывал. Черного, жутковатого…

– Маменька?

– Федя, с тобой все хорошо? Что она с тобой сделала?

С точки зрения боярина Платона, с Федей-то ничего не случилось. А вот с девушкой…

– Фёдор, ты что помнишь-то?

Голос боярина словно какую-то плотину прорвал. Фёдор огляделся, наткнулся взглядом на обрывки девичьей рубахи – и лицо руками закрыл.

– Ох!

– Это не впервой? Такое? – озарило боярина.

Фёдор ссутулился еще больше.

Любава рот открыла, да тут же его и закрыла. А боярин приказал со всей строгостью:

– Рассказывай, Федя.

– Рассказывать нечего, – глухо отозвался царевич. – Было однажды. Руди порадеть решил…

– Еще и Руди?

– Он мне такую же девку подсунул. И… случилось. Тело он потом вынес, никто ничего плохого и не подумал. Татей ночных обвинили.

– Та-ак… только один раз?

– Да.

– И тоже… она тоже рыжая была?

Фёдор голову вскинул и на дядю посмотрел недобро.

– Она тоже была на Устю похожа. Но подделка!

Боярин даже опешил. А Фёдор добил:

– Не знаю, что себе Руди думал, что ты думал, боярин, но больше я такого видеть не хочу.

Платон только квакнул. Будь он один, кто знает, чем дело бы кончилось. Но царица себя в обиду не дала. Уперла руки в бока, как купчиха с ярмарки, и на сына уставилась. В упор.

– Феденька, а когда женишься, ты Устинью свою так же задушишь?

– Не задушу, – спокойно ответил Фёдор.

Возбуждение прошло, и теперь парня охватило равнодушие. Так что отвечал он спокойно и рассудительно.

– Ты в том уверен?

– Уверен, маменька. Я себя помню… почти. Я так озлился из-за подделки… не Устинья это! Понимаешь, не Устя! Другое, чужое, не мое! Руки сами сомкнулись!

– Вот как…

Платон Митрофанович не знал, что делать.

Хотя…

Ежели по Правде, то за убийство холопки вира полагается. Но и только. Хорошо, заплатит Фёдор ему несколько рублей серебром, чай, не обеднеет. А дальше что?

Ему ведь за это больше и не будет ничего. Разве что Борис прогневается, бояре косо смотреть будут… А больше и ничего такого [41].

– А коли так… изволь мне помочь, племянник. Али мне слуг кликнуть и приказать из твоих покоев мертвое тело вынести? Ладога сплетнями полнится, мигом до твоей Устиньи добегут…

Фёдор побледнел.

А вот об этом он не подумал. Сможет ли он все объяснить Усте?

И как она смотреть на него будет?

– Не смей! – выдохнул он.

Рот искривился, руки напряглись… сейчас кинется.

– Не буду. И запомни, племянник. Я-то молчать буду. И матушка твоя молчать будет. А вот кто другой – не знаю.

– Руди молчит.

– Руди тоже виновен в смерти той девушки… кто она была?

– Не знаю… какая-то лембергская девка. Лиза, кажется… Я потом ее семье денег дал.

– Ясно. Так вот, когда не хочешь, чтобы о тебе черные слухи пошли, изволь помочь.

– А ты, дядя… маменька, это ведь вы оба затеяли?

Любава Никодимовна вздохнула:

– Мы как лучше хотели, сынок.

– Знаю. Только впредь так не делайте никогда.

Любава и не собиралась. Из этой беды выбраться бы.

И с Руди она поговорит. О таких вещах она знать должна! Обязана!

– Уверен ты насчет Устиньи, сынок?

Фёдор еще раз кивнул:

– Матушка, я потом пробовал… не важно. Такое у меня, только когда я понимаю, что обмануть меня хотят. Что не она это, а кто-то под нее подделывается. А когда я знаю, что не Устинья это, все в порядке. Мы с Руди проверяли.

Счет к Руди увеличился. Царица зубами скрипнула…

– Феденька, мы сейчас никого звать не будем. Ты себя как чувствуешь?

– Лучше. Эта хоть руки мне не подрала. И то радует.

Руки и правда были целы. На груди пара царапин, но это так, мелочи.

– Тогда одевайся, Феденька… то есть одежду поправь и иди с дядей. Помоги ему тело вынести, да и возвращайся.

Фёдор кивнул, послушно подтянул штаны, затянул ремень и отправился вслед за боярином. Тело и правда надо убрать.

А царица, оставшись одна, упала на колени перед иконами.

– Господь наш, Творец и защитник… [42]

Как-то молиться было тяжеловато.

Мысли кружились и вспыхивали огнями. Обжигали и замораживали одновременно.

Неужели это за ТОТ грех?

Неужели это расплата?

Глава 10

Из ненаписанного дневника царицы Устиньи Алексеевны Соколовой

Я сделала все, что могла.

Фёдор меня видел и заинтересовался. Бывшего мужа я знаю. Когда б я ему глазки строила да хихикала, он бы ко мне мигом интерес потерял. Не нужно ему то, что легко достается.

Ему то подай, что просто так не получишь.

Когда б он от меня отказался и ушел, я бы порадовалась. Но и в этот раз события не изменились.

Почему я его привлекаю?

Сейчас я могу предположить, что его привлекает моя сила, моя пробужденная кровь. Она его и тогда привлекала, чуял он во мне скрытое, но кровь так и не запела, не проснулась. Фёдор разочаровался и отослал меня в монастырь.

Может быть.

После смерти любимого я не жила, я существовала. Какая уж тут сила…

Сейчас я более привлекательна для Фёдора. Ежели его дядя, боярин Раенский, об отборе для невест царевичевых заговорил… смотрины мне устроил. Сначала он.

Потом царица Любава.

Дрянь мерзкая!

Вот кому бы я зубами в горло впилась, не пожалела. Она заговор устроила, она моего любимого в могилу свела, ее руками все сделано было. А не руками, так задумками.

Что уж теперь…

Тогда я ей подходила как невестка.

Глупая, покорная, спокойная – чего еще желать? Чтобы Фёдор при моей юбке сидел денно и нощно, чтобы мы оба ее слушались. Она это получила. Почти.

Фёдор все же срывался, уходил с Истерманом, с дружками… потом возвращался. А она правила Россой в свое удовольствие. Она и ее семейка.

Твари жадные!

НЕНАВИЖУ!!!

Сейчас я сделала что могла. Фёдору я по душе пришлась, он меня в палаты тянуть будет. На отбор, в невесты. Так что попаду я, куда мне надобно. Хотя и ненадолго, да мне надолго и ни к чему. Тут уж либо пан, либо пропал.

Царице я, напротив, не по душе. Она все сделает, чтобы Феденьку своего обожаемого от меня отвернуть, другую ему подсунуть.

А и пусть.

Мне главное в палаты царские попасть. А потом… потом я разберусь уже, что делать. Найду тропиночку. Пролезу, гадюкой проскользну, на брюхе проползу.