Фантастика 2025-157 - Александра Антарио

Михайла деньги использовал, чтобы приодеться. Ну и Аксинье колечко дешевенькое купил, какое придется. Бабы – они ж такие. Ты им кончик пальца дай, а семью и троих детей они сами себе представят. Сами придумают, сами обидятся, сами потом реветь будут. Да и пусть ее…

Михайла ждал удобного момента.

* * *

Дураком Рудольфус Истерман не был.

Сволочью, мерзавцем, подонком, негодяем, убийцей – даже содомитом случалось. Но не дураком! И сложить два и два он вполне мог.

Сейчас оно складывалось из интереса Фёдора к Устинье Заболоцкой, из убитой Эльзы, из разговоров, вокруг ведущихся…

Получалось так, что Фёдор и жениться может на Заболоцкой. А что такого?

Род старый, хоть и бедный, но хороший, царевичу и не зазорно будет. Сама девка… кто ее там спрашивать станет? Уж точно не отец.

Получается так, что свадьбе быть.

А жена…

Жена – это много. И Устинью Руди уже успел оценить.

Есть там характер, есть… такая не будет плакать и обиды глотать. А коли так – нельзя ли с ней заранее поговорить и договориться?

Влиять можно и так и этак. Почему бы и не в интересах Руди? Отличный тандем получится. Жена – и друг! Если они будут поддерживать друг друга, то станут непобедимы. Он будет петь в уши Фёдору днем, а Устинья – ночью. Разве плохо?

А дальше… кто знает будущее?

Руди точно его не знал, но предполагал. И надеялся повернуть события в свою пользу.

Так что…

Дождаться Устинью было нетрудно. Домашних-то дел с нее никто не снимал? Вот и приходилось боярышне то туда бежать, то сюда, то с подворья, то на подворье…

Вот в очередной раз, когда она по каким-то делам пошла, Рудольфус ее и подкараулил.

– Боярышня Устинья, не соблаговолишь ли со мной побеседовать?

Когда б он девицу шилом ткнул, она б так быстро не развернулась. А вот…

И кажется ему – или в серых глазах отразились страх и ярость?

Но почему?!

* * *

Устинья смотрела на подходящего к ней человека. И хотелось, до слез мечталось вцепиться ему в глаза когтями, рвать золотые волосы, царапать и полосовать красивое лицо, выдрать ему очи, чтобы никогда, ни за что…

Как же она его ненавидела!

Может, даже больше, чем Фёдора. Что Фёдор?

Кукла глупая, лупоглазая, вроде марионеток на ярмарках. А вот кто им управлял…

Мать его. Руди Истерман, Михайла… может, и еще кто был, Устинья всех-то и не знала. Но эти…

Эти вызывали у нее чистую незамутненную ненависть.

Такую, что хотелось выть и кусаться. Рвать ногтями и зубами.

НЕНАВИЖУ-У-У-У-У!

Пришлось сдержаться, смириться, даже улыбнуться попробовала. Получилось, наверное, жутко, Рудольфус даже шаг замедлил. И улыбка подувяла.

– Поздорову ли, боярышня Устинья?

С голосом Устя совладала, недаром бабушка ее учила. И ответила уже спокойнее, на чистом лембергском:

– Не ждала я тебя, мейр Истерман [33].

Рудольфус даже поморщился слегка.

Мейр?

Давно уж ушли в прошлое те времена, привык он к уважительному «Боярин». А мейр…

Что знает о нем боярышня? Или просто так сказала? На лембергском?! Она знает его язык? Не то чтобы странно, но необычно. Рудольфус привык, что женщины в Россе не столь образованны, как в его родном Лемберге. Там они могут и по нескольку языков знать, а в Россе частенько и про Лемберг-то не знают. Удивляются, спрашивают, где ж такое есть?

– Ты знаешь лембергский, боярышня?

– Знаю, – уже вполне равнодушно отозвалась Устинья. – И проявляю вежливость, мейр Истерман.

– И знаешь меня.

– Сложно не знать лучшего друга, почти наставника царевича Фёдора. Почитай, вся Ладога знает.

Руди чуточку расслабился.

А, ну тогда понятно. Если с ним просто говорят вежливо, это ничего. Не страшно. Даже и хорошо, пожалуй.

– Удели мне немного времени, боярышня.

– Слушаю, мейр Истерман. Много времени у меня и нет, скоро матушка искать начнет.

Устинья подумала, что правильно заговорила на лембергском. О ее знании языка все равно рано или поздно узнают. Это не совсем преимущество, многие хоть и не говорят чисто, а понимают языки иноземные вполне сносно. Зато и дрожь в голосе, и заминки можно списать на чужой язык. Не так уж легко говорить на нем, резкий он, грубый, рваный. Совсем не певучий, не мелодичный.

Не такой красивый, как родной, росский.

Как заговоришь на лембергском, так и кажется, что собака лает. И горло с него болит потом. Ничего, потерпит она.

– Боярышня, – Руди решил сразу перейти к делу, – ведомо ли тебе, что Фёдору ты по душе пришлась.

– Ведомо.

– А коли так, люб ли он тебе?

– Мой долг мужа любить, а он мне не муж.

Руди кивнул.

Вот оно – правильное воспитание! А то здесь, в этой Россе…

Люблю – не люблю, желаю – не желаю… глупцы! Выгода, и только выгода определяет все! А любить своего мужа всегда выгоднее! Потом, конечно, можно и кого-то еще полюбить, но кто может быть лучше царевича?

У них и сказки-то глупые, о любви! А вот в Лемберге о золоте, о сокровищах, о победах… не важно это сейчас.

– Может, и станет еще. Будешь ты, боярышня, царевной. В палатах жить, в золоте ходить, с золота есть-пить…

Устя качнула головой:

– Не в золоте счастье, мейр Истерман.

– Кто-то и в нем себе счастье находит. А то и во власти. Ведь царские палаты – это власть великая. Над всей Россой! Над людьми, жизнями их и душами.

– Любая власть – то вериги. А золото… это змей. Когда не одолеешь ты его, так он тебя отравит и сожрет. Ты со мной о власти пришел поговорить, мейр?

– Власть у вас, баб, от рождения есть. Что умная баба ночью скажет, то муж днем сделает.

– И такое бывает. Долг жены – мужу хорошие советы давать.

– А еще долг умной жены – мужу во всем помогать и поддерживать.

Устя даже и отвечать не стала. Кивнула.

– Равно как и долг хорошего друга. Когда б я женился, хотел бы, чтобы супруга моя привечала моих друзей. А может, и к умным советам прислушивалась.

– Вы не женитесь. – Устя смотрела холодно и зло. – Вы не собираетесь жениться, мейр Истерман.

Ни жениться, ни детей заводить. Так до старости бобылем и доживет.

Интересно почему?

Раньше Устинья считала, что не нашлась женщина, способная лечь в постель с ядовитой гадиной.

А сейчас?

Может быть, она нашлась?

В монастыре Устя много про что слышала… в том числе и про Истермана. Может, тот слух и правда, только сказать ему такое