Крылья за спиной - Саманта Миллс

– А у меня Тимьян и Рустайя.

– Как мило, – выгнула бровь Земолай.

Девушка покраснела.

– Это важно, – сказала она. – Все вы, мехи, вы… вам мало чего-то или кого-то одного. Но мы семья. Мы сражаемся за наших друзей и любимых. А подобные тебе сражаются за себя, за власть. Разве вы не видите, чего лишены?

Земолай не сомневалась, что главари восстания только рады втянуть в него целые семьи разом! Они же не способны предать друг друга. Но тут представилась возможность выведать что-то новое.

– Ты разговариваешь как селянка, – бросила Земолай и с удовольствием смотрела, как заливается краской лицо собеседницы.

– Ты… ты не должна унижать селян, – запинаясь, произнесла Гальяна. – Без земледельцев город бы голодал. Ни сражений, ни строительства, ни работы. Деревня – настоящая основа свободы. Мы… они…

Она замялась и умолкла. Нервно потерла тонкие шрамы на тыльной стороне ладоней. Потянулась к вечернему подношению (плотный ореховый хлеб, очень вкусный), отрезала еще ломтик и отложила нож, стукнув чуть слишком громко.

Хлеб Земолай приняла, но отвлекаться не стала.

– Я знаю, что ты не из Хай, – заявила она.

Руки, глаза. Как они ухитрялись скрываться так долго?

Гальяна открыла рот. Закрыла.

– Я родилась в деревне, – наконец призналась она. – Когда уходила, у меня было пять родителей и восемь общих братьев и сестер.

Среди адептов агро-дэва это было обычным делом. Земолай их почти понимала: ресурсы сосредоточивались в меньшем количестве домохозяйств, и несколько взрослых делили между собой и рабочую нагрузку, и семейные обязанности. Насчет любви, видимо, тоже можно было что-то сказать, но она никогда не считала этот вопрос стоящим внимания.

В следующей реплике Гальяне хватило такта изобразить огорчение.

– Я любила их, но мне хотелось для них лучшей жизни, и я решила, что принесу больше пользы, если у меня получится внести в их труд технологические усовершенствования. Поэтому я записалась в техническую школу.

– Полагаю, они были в восторге, – пробормотала Земолай.

– Я встретила Элени, когда волонтерила на раздаче благотворительных обедов. Инженерное дело оказалось не тем, чего я ожидала, и мне было горько. Я хотела заниматься чем-то более осмысленным, чем расчеты баллистики, но не видела выхода, чтобы не бросать работу совсем. И у меня так хорошо получалось, что я не могла остановиться. Элени убедила меня применить образование с большей пользой. Так что теперь я земледелец, ставший техником, скрывающийся под именем рабочего.

В пору юности Земолай таких, как Гальяна, называли «попрыгунчиками». Вечно в поиске, никогда не остепеняются. Она гадала, помнят ли это слово теперь, когда регистрация стала такой строгой.

– Ты меня понимаешь, – не унималась Гальяна. – Изображаешь скепсис, но сама-то знаешь, каково это – отказаться от всего прежнего ради служения иному божеству. Книжники не пересекаются с адептами меха-дэвы, как у них иногда бывает с адептами техно-дэва. Должно быть, тебе нестерпимо хотелось уйти.

В памяти Земолай против ее воли проступило лицо отца. Его гнев, и сильнее гнева – разочарование. Дочь отвергла его веру, и это его ранило. Ведь она отвергла все, что было важно для него и для ее матери.

Земолай на миг зависла, охваченная сомнениями. Она взглянула на молодую женщину – и увидела живую Гальяну, а не фигуру на доске; узнала родственную душу. Ту, что оставила родных из любви к ним, из желания вернуться с победой и охапкой даров – ту, что не достигла заданной цели и отчаянно нуждалась в новой.

– Думаешь, они бы приняли тебя обратно? – негромко спросила Гальяна.

Она говорила о книжниках. О ее семье. О Милар.

И, застигнутая врасплох, Земолай невольно сболтнула лишнего:

– Нет. Я совершила нечто непростительное.

– И что же?

Мир сжался до них двоих, стоящих на коленях лицом к лицу, словно они делили молитвенный уголок в переполненном храме. Здесь не было ни жертвенников, ни икон на стенах, ни скамеек, чтобы опереться, – лишь помятая тарелка с остывшей едой, безмолвное отсутствие святости и холодная земля.

У Земолай закружилась голова, в ушах загудело от прилива крови, и на миг она снова вернулась туда, чувствуя, как горят щеки, и понимая, что есть вещи, которые исправить невозможно.

Она помотала головой, в который раз прогоняя воспоминания. Она не хотела говорить об этом – даже думать об этом не хотела, – но ее нерешительность уже приоткрыла брешь в обороне.

– Наше дело простое, – тут же сунула ногу в образовавшуюся щель Гальяна. – Все мы хотим иметь право следовать заветам своего божества, независимо от того, служим в одиночку или вместе с родными. Другие не понимают, что привело тебя к меха-дэве, но я-то понимаю. Когда ты наделен даром… – она повертела руками, демонстрируя выцветшие шрамы от давних технических усовершенствований, – отказываться от него – куда большее святотатство.

Угощение камнем оттягивало желудок. Земолай отчаянно хотелось, чтобы Гальяна поняла.

– Первейший завет меха-дэвы – защищать, – отрезала она. – Что бы ты о ней ни думала.

– Да. – Девушка подалась вперед. – А главный завет техно-дэва – творить. А схола-дэва – изучать прошлое. Вам просто надо отойти в сторону и дать нам сделать дело.

Земолай прикрыла глаза, представляя будущее, в котором подобное стало бы возможно.

– Красивая фантазия, – заключила она с изрядной горечью. – Но все это не важно. Схола-дэв молчит долгие годы. Если в той башне и остались до сих пор его забаррикадированные адепты, то очень мало. Секта книжников почти умерла, и если их божеству и есть что сказать по этому поводу, он держит это при себе.

Земолай припомнила, как закончились открытые службы схола-дэву. В памяти всплыло лицо Схола Петке прямо перед тем, как ему на голову надели мешок. Крылатые искоренили ересь, и с тех пор книжников едва хватало, чтобы ухаживать за святилищем на крыше.

Гальяна вскочила, едва не опрокинув стул. В глазах у нее вспыхнул новый свет, нечто среднее между страхом и решимостью. Земолай потребовалось мгновение, чтобы понять, что в руке у девушки зажат ключ.

– Хочу показать тебе кое-что, – сказала Гальяна. – И думаю, ты готова это увидеть. Могу я тебе доверять?

Ключ сверкнул серебром – так близко, словно дразня.

Сработало. Пусть Земолай потеряла нить собственного плана, позволила себе отвлечься на сожаления о прошлом, все равно сработало. Реальность с грохотом встала на место, и Земолай ею чуть не подавилась. Ее разбирала злость на эту юную идеалистку – за ее наивность, ее оптимизм, ее веру в способность все изменить. Только посмотрите на нее – думает, что победила. Будто стоит побеседовать пару раз по душам через решетку и вся жизнь Земолай изменится. Предлагает этот ключ, словно