Фантастика 2025-157 - Александра Антарио

Фёдор даже щипцами не смог бы. И как с ней Борька только в постель ложится? Жуть! Фёдору бы трон предложили, и то не согласится! Она ж…

От нее холодом тянет. Ледяным, страшным…

А вот Устинья теплая. К ней руки протягиваешь – и греешься. Такое чувствуется.

Одна из девушек была похожа на Устю, но Фёдор даже не поглядел в ее сторону. Не нужна ему подделка! Ему настоящую хочется. И завтра…

Завтра он окажется рядом с ней.

Рядом…

Под эти мысли и уговорилась бутылочка франконского вина, а потом и вторая, третья. И завтра наступило незаметно…

Фёдор подорвался с кровати, посмотрел в окно… Нет, еще не полдень.

– Царевич, ты умойся, а я одежду уже подготовил. – Михайла погрешил против правды. Воду правда принес он. А вот одежду готовили другие слуги. Но кого волнуют подобные мелочи?

Уж всяко не его!

И не Фёдора, который сунул голову прямо в таз с водой, а потом встряхнулся, словно собака, на половину комнаты и уточнил:

– Там лекарь не пришел?

– Нет пока.

Фёдор кивнул:

– Ладно. У тебя что?

– Немногое, царевич. Много за ночь и не узнаешь, – развел руками Михайла.

Так-то справедливо. Ночью все спят, разве что совы ухают. А холопка Лукерья, которая выскочила к красавчику на свидание, больше верещала под ним, чем разговаривала. А что?

Бабы – они больше всего разболтать готовы после этого дела. Тогда они размякшие, податливые и за языком не следят. Михайла точно знает. Не впервой ему… иные и про захоронки свои али хозяйские так душевно все выбалтывали, про планы докладывали…

– И что ж узнал?

– Что не сговорена твоя боярышня, царевич, я уже говорил. А что в сердце у нее никого нет, сейчас верно скажу. Ни сердечного друга, ни тайны какой. Никто ей писем не пишет, ни к кому она не бегает. Не смотрит, не вздыхает.

Почему-то Фёдору было приятно это слышать. Но и Михайле было приятно это говорить. Собственники…

Фёдор кивнул и принялся одеваться.

Пока позавтракал, тут и лекарь пришел.

Конечно, пригласить его к столу Фёдору и в голову не пришло.

– Пришел? Одежду принес?

Адам кисло подумал про диких россов, но поклонился и принялся доставать одежду. Традиционно лекари ходили в длинном балахоне, похожем на рясу, только зеленого цвета, длиной до колен, и в широкополой шляпе. Разве что во время эпидемий надевали маску с клювом, в который закладывали корпию, пропитанную отваром целебных трав. Или сами травы – кто во что горазд.

Помощники носили то же самое, но шляпа им пока не полагалась. Повязка на лоб и капюшон [25].

Фёдор был выше лекаря на голову, так что балахон пришлось надставлять.

Царевич натянул его прямо поверх одежды, поморщился и высказался:

– Гадость!

Адам промолчал.

Он не станет объяснять, что это не просто так.

Зеленый цвет – цвет жизни. Он защищает одежду от брызг крови и прочих жидкостей, больных же и рвет, бывает, и мокрота у них идет… а до колен балахон потому, что на улицах грязи как раз по колено. Вот чтобы подолом не мести, его таким и носят. И даже повязка на голове не просто так и у него, и у помощника. А чтобы волосы в глаза не лезли и пот не затекал во время операций.

Зачем это царевичу? Ему не нравится – и не надо. И правильно, кстати говоря!

В балахоне царевич был похож на очень тощую и противную жабу. Только что бородавок не хватало.

Поди ж ты, вроде и не толстый, а впечатление именно такое. Не идет ему. Никак.

– Короб, – почтительно подал искомое Михайла.

Слуги ему не мешали. Хочет этот сумасшедший смерть за усы дергать – пусть его! Им меньше достанется.

Фёдор перекинул перевязь через плечо, поморщился.

– Тяжело.

Адам развел руками.

А ты думал, все так просто? Там одни инструменты чего стоят. Понятное дело, самых ценных тут нет, но есть скальпели, пила, есть зажимы, еще кое-что… по капельке, но вес набирается приличный. Потаскаешь такой – мигом помощника возьмешь.

– Присядь, царевич, – попросил Михайла.

– Зачем?

– А вот. – Парень показал накладные усы и парик. Адам под шляпой тоже был в парике, кстати.

– Давай, – кивнул Фёдор.

И через несколько минут оказался неузнаваем. Михайла ему и брови толщиной с упитанную гусеницу умудрился сажей нарисовать.

– Вот так. Родная мать не признает.

Фёдор не возражал.

И то верно, ни к чему ему такая слава. Если ОНА его узнает, и ладно будет. А если не узнает, он потом разъяснит.

* * *

Подворье Заболоцких жило обычной жизнью.

Кто занимался скотиной, кто хозяйством, но появление лекаря заставило всех замереть. Фёдор тащил за ним короб, не поднимая головы.

– Я к няньке Дарёне. Боярин распорядился. Проводи, – приказал Адам первой же попавшейся холопке, которой по стечению обстоятельств оказалась именно Лукерья.

Та кивнула и засеменила впереди.

Интересно-то как!

Спросить бы, какой боярин что приказал, да плетей получить за дерзость не хочется. Боярин Алексей и приказал бы отвесить. Боярыня, правда, помягче, только по щекам нахлещет, но тоже неприятно. Проще проводить, а там пусть сама разбирается.

О, легка на помине.

Евдокия Фёдоровна сегодня варила мыло. Наблюдала за девками. Сама, конечно, деревяшкой в чане не ворочала, но следила внимательно. Только упусти – мигом напортачат, дуры криворукие! А особенно Настька с Веркой!

Ладно, ладно. Варить мыло – тяжело, сложно и неприятно, поэтому боярыня выбирала для этого дела исключительно любовниц мужа. И поделом.

– Здравствуй, добрый человек.

– Боярыня, здравствуй. Прости, что без предупреждения. Я няньку вашу осматривал, Дарёну, когда ей на ярмарке плохо стало.

Боярыня чуть склонила голову:

– Благодарствую…

– Имя мое – Адам Козельский, я родом из Латы. Боярин мой, Данила Захарьин, царицы Любавы брат, вчера приказал мне еще раз явиться няньку вашу осмотреть.

– Почто ж такое внимание?

Хоть и нервничала боярыня, а голос у нее почти не дрожал.

– Боярин Данила мне не объяснил, боярыня. Я человек подневольный, приказали – пришел. С помощником.

Евдокия заколебалась.

Пустить?

Или не надо?

Но брат царицы Любавы? И Устя честно рассказала обо всем случившемся. Имени лекаря не упомянула, ну так она его могла и не знать. А про осмотр сказала. И что лекарь травы пить приказал – тоже. Вон сама их заваривает, сама Дарёну поит.

И… Дарёна.

Кому нянька, а кому подруга лучшая, с малолетства рядом, так что боярыня только рукой махнула.

Семь бед – один ответ, да и что она супротив боярина? Прикажет его лекаря не пускать?