Василий Головачёв - Катарсис. Том 2

— Тогда пошли покажу хату, фотографии семейные, и пойдем к Нику.

— К кому?

— Его отец Ником назвал: Ник Иванович Кузнецов, понимаешь. А мы всю жизнь Колькой зовем.

— Ник — это же вроде английское имя, зачем русскому мужику понадобилось называть сына Ником?

— Поди узнай, что стукнуло в голову родителю, когда он сына Ником называл. Сия тайна покрыта мраком. Кстати, в соседней деревне живет парень с еще более экзотическим именем: Динамо Сергеевич Педурханов.

Глеб засмеялся.

— Шутишь.

— Нисколечко. Отец этого самого Динамо заядлый футбольный болельщик, вот и назвал сына по-идиотски.

Софья провела Тарасова в горницу, усадила на диван, достала альбом с фотографиями и примостилась рядом, поджав под себя одну ногу и прижавшись плечом к плечу Глеба. Его бросило в жар, но он заставил себя не думать о близости женщины и открыл альбом.

Вошла Полина Родионовна с бидоном.

— Молочка парного не хотите?

— С удовольствием, — отозвался Глеб, обрадовав старуху.

Он выпил поллитровую глиняную кружку молока, показал палец.

— Высший класс! Жаль, что у деда коровы нет, не то пил бы молоко каждый день. Хотя я больше люблю топленое.

— У нас с тобой одинаковые вкусы, — сказала Софья, делая вид, что не замечает волнения Тарасова от случайных касаний ее груди и его плеча. — Теперь давай смотреть моих родичей. Вот это мой прадед Игнат Терентьевич.

Она стала показывать фотографии и называть имена. Длилась эта пытка, к счастью, недолго. Внезапно потемнело, порыв ветра захлопнул окно в горнице, недалеко раздался удар грома.

— Ой, гроза! — всполошилась Софья. — Надо бежать, а то дети промокнут.

— Успокойся, — остановил ее Глеб. — Дед их в дом заберет. — Он повернулся к ней, прижавшей кулачки к груди, увидел в ее широко раскрытых глазах восторг и тревогу, обнял. Поцеловал. И уловил ответный поцелуй.

По листьям деревьев, по крыше забарабанили первые капли дождя, потом дождь превратился в ливень, молнии полосовали небо, громовые раскаты сотрясали стены избы, а они сидели на диване и целовались, пока гроза не кончилась так же неожиданно, как и началась.

Софья отстранилась, вскочила с дивана, подошла к окну.

Глеб посидел немного, поднялся, остановился за ее спиной, глядя на быстро удалявшуюся тучу, негромко прочитал есенинские строки:

Грянул гром, чаша неба расколота,Тучи рваные кутают лес.На подвесках из легкого золотаЗакачались лампадки небес.

Софья вздрогнула, но не обернулась. Потом прошептала беспомощно:

— Понимаешь, я ничего не могу с собой поделать…

— Я понимаю, — сказал Глеб, стискивая зубы. — Извини.

— Ничего ты не понимаешь! — Она повернулась к нему, с тихим отчаянием ударила кулачками в его грудь. — Я не хочу сопротивляться!

— Так не сопротивляйся, — с удивлением и облегчением проговорил он.

— Я боюсь!

— Чего?!

— Что ты меня потом бросишь!

Глеб засмеялся и перестал, нежно обнял женщину, заглянул в глаза, в которых надежда боролась с отчаянием.

— Не брошу! Пока сама не сбежишь. Я всерьез и надолго!

— Правда?!

— Правда!

Когда в горницу заглянула Полина Родионовна, они все еще целовались.

— К вам гость, — сказала она, деликатно покашляв.

— Кто? — оторвалась от смущенного Глеба Софья, ни капли сама не смущаясь под взглядом бабки.

— Коля пришел.

— Зови его сюда. — Софья поправила прическу, одернула спортивный джемпер, посмотрела на Тарасова. — Легок на помине мой братик. Мы к нему собрались, а он сам заявился.

В избу шагнул высокий худощавый молодой человек с голубыми глазами и русыми волосами, смущенно поздоровался. Софья подбежала к нему, чмокнула в щеку пунцовыми, еще не остывшими от поцелуев губами, подвела к Глебу.

— Знакомься, это и есть Ник Кузнецов или просто Колька. Ник, это Глеб Тарасов, особо важный агент какой-то крутой спецслужбы, он сам расскажет, если можно. Вот что, мужчины, раз уж мы тут встретились, то давайте выпьем за знакомство и закусим, а уж потом поговорим. Я пойду бабуле помогу стол накрывать, а вы пока побалагурьте.

Софья выбежала в сени.

Ник исподлобья глянул на Тарасова.

— Командирша у меня сестрица. А вы, правда, агент?

Глеб улыбнулся.

— Просто служу в спецназе.

— Как интересно! Впервые вижу живого спецназовца. Давно Софью знаете?

— Три дня, — признался Тарасов. — Давайте присядем, чего стоя разговаривать.

— И то верно.

Они сели на диван, присматриваясь друг к другу.

У двоюродного брата Софьи было симпатичное русское лицо с ямочками на щеках, парень явно стеснялся своего вида — одет он был в старенькие холщовые штаны и майку — и держался с преувеличенной серьезностью.

— Где же вы с ней познакомились, если не секрет?

— На вокзале, случайно, — сказал Глеб. — Мы ехали в одном поезде и даже в одном вагоне. Как говорится: случай всегда подворачивается в самый неподходящий момент.

Ник понимающе усмехнулся.

— Софья не подарок. Вечно с ней что-нибудь приключается. А в каком спецназе вы служите?

Тарасов понял, что пора брать инициативу в свои руки.

— Мне сказали, что вы занимаетесь топонимикой?

— Да, занимаюсь. Софья сказала? Вообще-то я учитель русского языка в местной школе, а топонимикой увлекся в институте, когда летом гостил у родственников в Усть-Печенге. Деревенька такая есть в двухстах десяти километрах от Вологды, на реке Сухоне. Захотелось узнать, почему река так странно называется. Оказалось, в переводе с древнеиндийского — «легкоодолимая». А потом пошло и поехало. — Ник махнул рукой. — Знаете, как Печенга переводится? На языке чуди заволочской — «сосновая река».

— А Карпунино как переводится?

— Никак, этот топоним возник по имени основателя деревни Карпа, поставившего здесь, в глуши, на берегу Осечихи небольшой скит двести двадцать лет назад. Кстати, Осечиха — словечко из лексикона вепсов, означает — «длинная трава», то есть осока. — Ник увлекся, глаза его заблестели. — Я и сам не знаю, почему мне нравится исследовать происхождение названий рек, озер и деревень. Просто интересно, и все. В первом тысячелетии на территории нашего края жили несколько финно-угорских народов: весь, меря, пермь, лопари, чудь, но из них только вепсы — потомки веси — до сих пор проживают на западе области.

В горницу заглянула Софья.

— Идемте на веранду, там такие запахи после дождя — закачаешься!

Они перешли на веранду, сели за стол, но Ник продолжал делиться своими знаниями, найдя в лице Тарасова благодарного слушателя, и тот узнал много нового о географических названиях Вологодчины и Нижегородчины.

Так, оказалось, что озеро, на берегу которого возвышается всемирно известный Кирилло-Белозерский монастырь, основанный еще в тысяча триста девяносто седьмом году, называется Сиверским вовсем не потому, что расположено на севере. С языка древних вепсов это название переводится как «глубокое озеро». И действительно, глубины в Сиверском солидные — до двадцати шести метров, а пятьсот лет назад оно было еще глубже.

А вот имя русского города Тотьма никак не связано с «тьмой», как принято считать, хотя зимы здесь длинные и темные. Оно восходит к древнепермским словам «тод» — сырое место, заросшее кустарником и елками, и «ма» — земля.

— Подожди, Коля, — остановила разговорившегося брата Софья, поднимая бокал с брусничной наливкой, по части изготовления которой Полина Родионовна была большая мастерица. — Давайте выпьем за встречу и чтобы исполнились наши мечты.

— Это целых два тоста, — сказал раскрасневшийся Ник. — Сначала пьют за одно, потом за другое.

— Хорошо, вы пейте за одно, а я за другое.

Они сдвинули красивые резные хрустальные стаканы, и Глеб пригубил вино, не очень сладкое, терпкое, с приятной горчинкой, пахнущее травами и солнцем.

— Очень вкусно!

— Спасибо, сынок, — расцвела Полина Родионовна, отхлебнув наливки вместе со всеми. — Это еще прадедов рецепт, любили в нашем роду такие напитки. Ну, вы тут посидите, а я по хозяйству похлопочу.

Глеб захрустел салатом, попробовал соленые лесные грибочки с картошкой, съел полтарелки пельменей и допил вино. Посидели еще полчаса, слушая Ника, который рассказал о происхождении названия речки Песья-Деньга, вовсе не относящегося ни к собакам, ни к деньгам. Сначала река называлась Леденьга — «песчаная река» на языке чуди заволочской, а уж потом славяне превратили слово «лед» — песок — в более понятную им «песь».

— Мужчины, вы тут доедайте без меня, — встала из-за стола Софья, — а я за Оленькой сбегаю. Спать пора детям, солнце уже село.

— И я пойду, — поднялся Тарасов. — Моя Акулина без меня не ложится.