Лунная Ведьма, Король-Паук - Марлон Джеймс

Попеле покидает мою комнату с мыслью, что «эта сумасбродка» – я – зашла слишком далеко. Бедная богорожденная, она и не знает, как далеко я думаю зайти уже в скором времени.

В ночь перед отплытием корабля я сплю с открытыми глазами, то есть не сплю совсем. Чтобы подняться на борт, мне необходимо оставить все свои женские привычки. Я беру купленную на базаре ткань и плотно ею оборачиваюсь. Талию обкладываю чем придется, поджимаю бедра и перематываю грудь, чтоб обмануть природу. Перед этим на базаре я краду сандалии у торговца, что продал мне коричневую кожаную плащовку. После того, как все будет сделано, я мысленно обещаю себе вернуться и разделаться с этим пентюхом за то, что он поставил своей жене синяк под глазом. На мне пояс, с которого свисают мешочки с серебром, каури и самородками, к бедру приторочен нож. В мочках ушей две новые подвески-полумесяца величиной с ладонь; головной убор с парой тонких железных обручей, где спереди красуются два кабаньих клыка, чтоб я имела вид вздыбленного вепря. Та сангоминка не кричала, когда я ее подожгла. Она зловеще смеялась. «Едва почувствовав мою гибель, они узнают, что ты идешь», – сказала она.

Лиш – город множества верующих и многих напуганных. Я прохожу мимо жилищ с робкими огоньками и окон, запертых плотно как двери. Оттуда я сворачиваю на базарную улицу, где всё закрыто и укрыто, от прилавков и лотков до лавок и телег – и никаких шевелений, ну разве что где-нибудь зашуршит мышь. Я продолжаю идти. В этот момент что-то неуловимо мелькает впереди – какое-то ничтожное колебание воздуха, – и я бдительно вынимаю свой новый кинжал. После прилавка с благовониями меня несколько шагов преследуют ароматы мирры и жасмина, а затем я вздрагиваю от стука деревянного ведра: из-за него выскакивает кошка и бросается на мышь. Урвав добычу, она с презрительным высокомерием смотрит на меня и принимается за трапезу. Чтобы ей не мешать, я отступаю ближе к двери галантерейной лавки. Очень странно: отчего-то она тепла на ощупь. Я недоуменно смотрю, и тут дверь щерится на меня улыбкой.

Выпучиваются два желтых глаза, и я отскакиваю в тот самый момент, как воздух со свистом рассекает блестящее лезвие, едва не попадая мне по правой руке. Отшатнувшись, я по инерции падаю, а на меня бросается мальчик цвета двери – да-да, именно ее, во всех ее трещинках и щербинках. Если б не моя прыть, он бы меня уже зарубил, а так лишь бьет по булыжнику, высекая искры. На вид оглоеду не больше десяти и четырех лет. Он действует молча и замахивается рубануть меня по левой лодыжке; я уворачиваюсь, а он легко и ловко замахивается на правую. Но я опережаю его сильным пинком в голову, отчего он кубарем катится и врезается в желтую стену лавки, сливаясь с ней.

Я вскакиваю, хватаю кинжал и кидаюсь наутек туда, откуда пришла. Прямо надо мной по крышам слышен перестук бегущих ног, хотя не видно ничего, кроме суматошной игры света. Шевеление в воздухе и стена, выплевывающая мальчика цвета известкового раствора. Еще стена, а из нее выпрыгивает некто небесно-синий. Эта улочка длиннее, чем казалась. Я продолжаю бежать, слыша над собой погоню, а затем резко ныряю в улицу справа, где людей побольше. Слышно, как бегущий спрыгивает на кучу мусора. Я бросаюсь влево, но отлетаю под жестким, тупым ударом в грудь, от которого отнимается дыхание. Какое-то время я безудержно качусь по каменной дороге, пытаясь затормозить руками. Кое-как поднимаюсь на ноги; грудь тяжело вздымается, кашель перехватывает дыхание. Часть дороги за мной вздымается силуэтом мальчика и гонится следом. Мне от него не убежать. В стену соседнего дома он врезается легко, как в какую-нибудь сметану. Вот он уже рядом, и стена вздувается шелковым пологом, под которым сокрыто тело. Ох он проворный, этот юнец! Надо быстрее, он настигает. Между тем от корабля мы отдаляемся; теперь мне нет иного выбора, кроме как бежать до берега, а там налево и вдоль него, пока не доберусь до причала. Но город я знаю плохо и вскоре упираюсь в тупик. Меня обступают сплошь стены – ни дверей, ни окон. Его приближение я скорее вижу, чем слышу, но тут замечаю отпечаток его стопы: мой преследователь ступает в грязь и останавливается. На моих глазах он окрашивается в грязевой цвет, вновь обретая мальчишеский облик. Рослый юнец, весь из мышц и сухожилий, с черным бисерным поясом вокруг талии. Лицо, руки, ноги, живот – всё блестит, как будто он только что натерся глиной и жиром. Он вновь вытаскивает клинок, и теперь я вижу, что это ида[38], покрытый перцовым ядом, который при малейшей царапине обездвиживает. Юнец глумливо склабится, как в предвкушении какой-нибудь излюбленной игры, где выигрыш всегда за ним. При выпаде его кожа становится сухой, как пыль, а прыжок в воздух и вовсе сливает его с небом. Но небо ведомо и мне. Как раз в момент приземления мой ветер – не ветер – подхватывает его в воронку и с силой швыряет подальше о стену. Но ему, похоже, нипочем: он встряхивает головой и опять склабится. Ветер – не ветер – подбрасывает меня на крышу, и я бегу, перепрыгивая со ската на скат. Но он следует за мной по пятам – зеленый, когда бежит по зеленой крыше, серый, когда по серой, ржавый, когда бежит по ржавчине. Ядовитый меч переливается всеми цветами. Юный демон. Дитя-убийца сангомин.

На непрочно лежащей плитке я оступаюсь, а сангомин в мгновение ока набрасывается и бьет мечом; я успеваю откатиться, чуя носом перечный яд. Юнец в отскоке топает правой ногой – кто-то его этому научил, хотя такую выучку проходила и я. Уловка в том, чтобы топанье привлекло внимание к его ноге, и в тот момент, когда мой взгляд будет направлен книзу, он сумеет поразить меня уколом или ударом. Но я остаюсь на ногах и преграждаю его удар своим кинжалом, а затем, отстранив его руку с мечом левой, правой колю его сбоку. Юнец, отпрянув, шипит и хватается за бок; цвет его лица напоминает сейчас старое дерево. Всё с тем же оскалом он снова делает выпад как палочный боец, широко размахивая клинком. Опять поднимается ветер – не ветер, – но клинок перерубает его. Юнец вращается всё быстрее и быстрее,