Царства смерти - Кристофер Руоккио

«Ашкелон» должен был стоять на «Тамерлане» и подвергаться лишь плановому техническому осмотру.

Валка хрипло вздохнула и, стиснув зубы, стянула через голову рубашку. Под рубашкой ничего не было, и я невольно вспомнил, как впервые раздевался для фуги на «Эвринасире» Деметри. Как холодно мне тогда было и какой безжалостной оказалась Вселенная! С нашего бегства с Эуэ прошло шесть лет. Впереди оставалось еще двадцать два года.

– Я заберу твою одежду, – сказал я, когда Валка оперлась на пульт, чтобы стянуть сапоги.

Ничего не ответив, она бросила их на пол рядом с полосатой рубашкой.

Вскоре на ней ничего не осталось. Ничего, кроме потертого кулона-полумесяца на серебряной цепочке. Черные узоры клановой татуировки-сайлаш как будто поглощали свет и отчетливо выделялись на коже, фрактальными линиями спускаясь от руки на бок и пухлое бедро. В ярком освещении кубикулы Валка казалась маленькой – впрочем, наверное, как и все мы, оказываясь в той же ситуации. Левой рукой она сняла медальон и протянула мне, держа за цепочку.

– Не потеряй, – сказала она, опуская его мне на ладонь.

Мне вдруг стало крайне стыдно. Моя собственная филактерия, содержащая образцы клеток Валки, осталась забыта в поместье Маддало. Я крепко взял металлический кулон пальцами и осторожно убрал в карман туники.

– Сохраню в целости, – вымучил я улыбку. – И тебя тоже.

Спрятав руки за спину, Валка подошла ко мне, приподнялась на носки и чмокнула в щеку.

– Я серьезно, – сказала она. – Разбуди меня вовремя. – Она отошла и прищурилась. – Хватит тебе изображать героя.

– Изображать больше не буду, – ответил я на полном серьезе.

Тогда она поцеловала меня по-настоящему, после чего шагнула в ясли. Я наблюдал за ней, а потом подошел, чтобы помочь подсоединить трубки для перекачивания крови и застегнуть крепления. Червь Урбейна не должен был побеспокоить ее в глубоком ледяном сне, и хотя бы это меня утешало. Кажется, мы обменялись еще парой слов, сказали друг другу какую-то банальщину, которую люди произносят по миллиону раз на дню. Закончив приготовления, я нажал на пульте кнопку опускания крышки. Металл и стекло сомкнулись, как лепестки бутона, и я запустил процесс заморозки.

Валка уснула прежде, чем крионическая жидкость заполнила резервуар.

И я снова остался один.

«Разбуди меня, когда понадобится».

В итоге я ее так и не разбудил. Ни через пять лет, ни через десять, ни через двадцать, хотя и скучал по ней с самого первого дня. Сбежав из царств смерти, я вернулся в великую империю тишины и прожил в ней все эти годы. Рутинная работа поправила мой рассудок – на первых порах. Затем одиночество вновь свело меня с ума. Человек не приспособлен для жизни в одиночестве, и день за днем я ходил в темную холодную кубикулу, чтобы просто посмотреть сквозь стекло на спящее лицо Валки, как принц из древней сказки про мертвую принцессу.

Она и в самом деле выглядела умиротворенно, словно мертвая. Она столько прошла, столько испытала.

Ради меня.

Не в первый и не в последний раз я занялся ведением мемуаров. Не имея под рукой пера и пергамента, я писал целые тома на наручном терминале вперемешку с заметками на другие темы. Я написал о Паллино, Корво и других погибших, о пытках в Дхаран-Туне. За письмом я забывал о безумии и печали, ведь слова – удивительная вещь, вмещающая в себя чувства и таким образом низводящая тревоги и страсти, способные нас погубить, до состояния обыденных явлений, с которыми мы можем справиться.

Грусть. Скорбь. Страх. Боль.

Я называл их поименно.

За долгие годы в тишине корабля я восстановил душевный баланс. Не исцелился, не стал прежним, но со временем отошел от состояния сна или комы и вновь начал жить и общаться с самим собой. Также я вновь занялся укреплением тела, насколько позволяли ранения и травмы. Я надеялся, что по возвращении в цивилизованный мир смогу получить врачебную помощь и вылечиться. Получить новые пальцы, как Паллино когда-то получил новый глаз. Удивительное дело – я надеялся. И с надеждой считал дни до выхода из варпа.

До пробуждения Валки.

Глава 48. На дальних берегах

Первое дуновение ветра принесло в открытый люк «Ашкелона» запах солнца и соли с соседнего моря. Выйдя на трап, мы с Валкой заморгали, и, признаюсь, я прослезился. Почти все двадцать восемь лет путешествия я провел на «Ашкелоне» один, присматривая за яслями Валки и овощами в криопоническом отсеке. Валка проснулась уже почти год назад, и ее присутствие придало мне сил и вновь заставило почувствовать себя человеком, но я все равно не сдержал слез, покинув замкнутое пространство корабля и почувствовав силу притяжения настоящей земли.

Колхида.

Спустившись с трапа, я едва не упал на колени и не вцепился пальцами в песчаную землю. Душевный порыв опьянил меня; я расчувствовался, как приговоренный к казни, когда впервые за долгое время он видит солнце на пути к эшафоту. Я крутил головой, наслаждаясь сине-зеленым пейзажем, водой, которой мировая чаша была наполнена до самого горизонта. Светлое небо сияло; в солнечных лучах мерцал оранжевый глаз газового гиганта Атласа, а крики земных чаек вдалеке уводили мою душу в детство, на пляж под акрополем. Я рассмеялся и, бросив Валку, сбежал по склону к берегу. Во мне снова проснулась жизнь.

Я не заметил появления селян, с криками и смехом указывавших на спустившийся с неба корабль. За время отпуска на Фессе мы были в Рахе – островной деревне – лишь однажды, на рыбалке. За прошедшие десятилетия мало что изменилось. Вдоль берега все также высились деревянные дома на каменных сваях, островерхие крыши с узкими трубами причудливо смотрелись на фоне неба. Тут и там развевались белые знамена с красным имперским солнцем, гордо провозглашая, что здешние крестьяне признавали исключительно власть императора, который сделал Колхиду своим личным наделом посредством Великой библиотеки, что располагалась за морем, в Ээе.

Валка окликнула меня, и, обернувшись, я увидел ее в тени высокого хвостового плавника «Ашкелона».

– Погони нет, – сообщила она, постучав по лбу. – По радио тишина. Кажется, мы проскочили мимо патрулей и таможни.

– Отлично!

Я осмотрелся, улыбаясь как дурак, и глубоко вдохнул соленый воздух. Я был жив. Мы были живы. У воды, под бледными небесами, эти слова приобретали другой оттенок. Если нам удалось остаться незамеченными, то у нас была уйма времени, чтобы отыскать Сиран – или ее могилу. Рассказать ей обо всем, что случилось. Прошло много лет, но одиночество не позволяло затянуться моим душевным ранам. Я ходил и