Михаил Ахманов - Куба, любовь моя

Вскоре Атауальпа заметил, что испанцы ищут и собирают золото, и спросил подтверждения у генерал-капитана, обещая богатый выкуп за свою жизнь и свободу. Сколько золота он может дать? – спросил генерал-капитан. Вытянув руку вверх, Инка ответил, что наполнит комнату золотом до этой отметки. А комната, в которой он содержался, имела 22 фута в длину, 17 в ширину, и высота, отмеченная вождем, была около 8 футов. Атауальпа сказал, что до этой высоты комната будет полна предметами из золота, кувшинами и подносами, вазами и статуэтками, а кроме того, ее дважды наполнят серебром, и это будет сделано за два месяца. И тогда генерал-капитан поклялся именем Господа, что если свершится такое обещание, то Инка останется жив и получит свободу.

И стала та клятва первым шагом к великому греху, ибо Инка выполнил обещанное, но по приказу генерал-капитана его умертвили. Не важно, что нашего предводителя склонили к этому дурные советчики; важно, что он дал клятву, сам произнес ее слова, однако сказанного не сдержал, а значит, виновен он перед лицом Господа. Господь же к клятвопреступникам суров, и тяжела его кара.

Пришелец из прошлого

Забойщики спят мало и спят чутко. Лично мне хватает четырех-пяти часов, с двух ночи до шести-семи утра. В прежние годы я увлекался чтением; собрал и осилил все романы о вампирах, какие выходили на русском языке, поражаясь выдумке авторов, а также их наивности, ибо – к счастью для них! – никто из писательской братии с натуральным упырем дела не имел. Во всяком случае, в тот период, когда они сочиняли свои истории, иначе роман остался бы недописанным. Много я таких книжек прочитал, но это уже в прошлом. Теперь я не листаю ночами страницы, а нахожусь, как подобает персоне, обремененной семьей, на супружеском ложе, под боком у ласточки. Она спит долго и крепко, а я гляжу на чудное ее лицо, слушаю, как она дышит, касаюсь ее шелковых волос и размышляю о том, как мне повезло. Ей, впрочем, тоже – все-таки я, и никто иной, сделал ее из вампира человеком. Спасибо Лавке и голубым пилюлям!

В общем, в ночь после облавы она уснула сразу, как до постели добралась, а меня в сон что-то не тянуло. Я вычистил клинок и сел у окна, глядя на звездное небо. Наш номер был на втором этаже, в той части дворца, что обращена не к городу и площади, а к живописным скалам, но любоваться ими я не мог – они тонули в бархатной тьме южной ночи. Так что я смотрел на небеса и удивлялся тому, какие на Кубе яркие звезды – ярче, чем в Турции, Греции и Испании, не говоря уж о московских. Здесь понимаешь, что звезды вовсе не мелкие точечки в небесах, а гигантские светила. Они пылали в космосе миллиарды лет до нас и будут пылать еще столько же, до той поры, когда Вселенная сожмется в крохотный шарик. О нас к тому времени не будет ни воспоминаний, ни праха, ни даже какой-нибудь там молекулы ДНК.

Так я сидел, слушая пение цикад за окном и тихое посапывание ласточки, и размышлял о вечном и нетленном. Подходящее занятие для человека, посвященного в Великую Тайну вампиров! Эта Тайна гласит – если, конечно, графиня Батори меня не обманула, – что Страшный суд уже случился и всем нам, живым и мертвым, вынесен суровый приговор: оставаться в преисподней реальности, в этой юдоли слез и печалей, без всякой надежды на милость и прощение. Может, оно и в самом деле так… Но, с другой стороны, к чему мне это прощение? К чему божьи милости и райские кущи? Ласточка со мной, клинок и «шеффилд» тоже, и этого вполне достаточно.

Цикады внезапно смолкли, и теперь я слышал только дыхание Анны. Мне нужно немногое, чтобы насторожиться; собственно, я всегда настороже, это мое естественное состояние. Такой врожденный рефлекс у Забойщиков, как утверждает магистр.

Рука сама собой потянулась к обрезу. Сжимая ружье, я бесшумно поднялся и встал сбоку от окна. Ствол был ледяным, и слабая ментальная аура, совсем незаметная еще секунду назад, защекотала мои извилины. Очень знакомый запах! Я ощущал его не далее чем прошлым днем в ущелье Сигуэнца.

Присев, я дотянулся до кровати и сдернул с Анны покрывало. Нулевой результат. С тем же успехом я похлопал ее по руке, дернул за голую ногу и за краешек ночной рубашки. Пришлось прибегнуть к крайним мерам. К каким именно, я не скажу, чтобы не выдавать секретов супружеского ложа. Анна отмахнулась, пробормотала: «Нет, не сегодня, милый… Я такая усталая…» – но все же глазки ее приоткрылись.

– Проснитесь, сеньора, – шепнул я. – По делу бужу, по делу, не для любовных утех.

Есть у моей супруги неоценимое качество: в критические моменты она знает точно, как поступать. Вот хотя бы недавний эпизод, когда мы уносили ноги от обвала: она лежала на моем плече, не трепыхаясь, не издавая ни звука и выполняя при этом важную миссию: крепко держала мое драгоценное ружье. И сейчас она была на высоте: соскользнула с кровати, схватила катану и замерла у стены в позе японского воина, готового к атаке. В другое время я бы залюбовался ею, да случай был неподходящий.

– Что? – тихо выдохнула Анна.

– Наш кабальеро явился, – так же тихо ответил я. – Запомнил нас. Выследил или взял кого-то в Апакундо, перекусил, а заодно разжился информацией.

– Что мне делать?

– Расслабься и сиди, где сидишь. Сунет голову в окно, тут ему и конец.

Окна в бывшей усадьбе Пиноса были узкими, чтобы не пропускать жары в знойную пору и влагу в сезон дождей. Днем окно закрывали жалюзи, но сейчас они были подняты, а створки – распахнуты, и свежий горный ветерок, залетая в комнату, овевал наши лица. Свет мы, разумеется, не включили, и я видел, как поблескивают в темноте глаза моей ласточки и как колышется на груди легкая ткань рубашки. В другое время… Да что говорить!

Стены в этом дворце были метровой толщины и сложены из местного камня, известняка или песчаника, я уж точно не знаю, в геологии я не силен. Второй этаж был довольно высок, ибо кроме первого имелся еще и основательный фундамент с подвальным помещением. Словом, мы находились в семи или восьми метрах над землей, но это расстояние для упыря не преграда – отродья Нергала легко залезут на стоэтажный небоскреб. Вот окно представляло некую сложность: узкое и в глубокой нише, так что с отвесной стены разом в него не запрыгнешь. Но и к такому повороту событий я был готов. Полезет тварь в окно – получит пулю между глаз, прыгнет – вгоню ему пулю в затылок. Комната наша была просторной, но дальше двери не упрыгаешь – тем более что явился в гости с определенной целью. У меня цель тоже была – в первом и главном значении этого слова. Я знал, что не промахнусь.

Кажется, Анна тоже так считала. В ее глазах сверкал охотничий азарт, губы чуть заметно шевелились. Я услышал – нет, скорее ощутил своим ментальным чутьем, как она напевает:

– Бабочка крылышками бяк-бяк-бяк, а за ней воробышек прыг-прыг-прыг… Он ее голубушку шмяк-шмяк-шмяк…

Запах вампира усилился – очевидно, наш идальго уже лез по стене. Приложив палец к губам, я бросил взгляд на Анну и кивнул на окно – мол, будь готова, сейчас прыгнет.

Но он не прыгнул – вместо этого раздался глуховатый голос с властными интонациями. Он был рядом, висел на каменной стене, но не пытался ворваться в комнату. Он хотел говорить со мной.

Чудеса, судари мои, дивное диво! Не помню другого такого случая – не считая, конечно, моей ласточки в прежнем ее состоянии и брата Пафнутия, раба божьего, свершившего благочестивый подвиг. Анна тоже изумилась – глаза у нее стали как два кофейных блюдечка.

– Заговаривает зубы? – негромко промолвил я.

Она замотала головой.

– Он клянется Святой Троицей, Девой Марией и жизнью своих детей, что не войдет к нам и зла не причинит. И не хочет входить – знает, что ты его убьешь из быстрого мушкета, как убил его воинов. Ему надо о чем-то тебя попросить… или предложить… Я не совсем понимаю его архаический испанский.

«Хитрит?..» – подумал я. Но перехитрить мой «шеффилд» невозможно. Такое никому не удавалось: ни Малюте, кровавому псу опричнины, ни Цезарю Борджа, папскому отродью, ни остальным ублюдкам, чьи клыки я когда-то вышибал и нанизывал на ожерелье.

– Скажи ему, – произнес я во весь голос, не опуская ружья, – скажи, что я не знаю испанского и потому буду говорить с ним через тебя, моя дорогая сеньора. Пусть изложит свою просьбу… или что там ему надо. Но сначала пусть назовется. Любопытно узнать, кому я выбью мозги.

Анна заговорила, вампир ответил, и в словах его слышалось что-то знакомое, будто бы имя с раскатистым «рр» или, возможно, прозвище. Но в чужом языке имена, да еще непривычные, выделить трудно. Опять же, не очень я прислушивался к сказанному, я держал окно под прицелом.

– Не может быть… – вдруг молвила Анна и, отшвырнув клинок, ринулась к окну. Я поймал ее за край рубашки и заставил опуститься на пол у своих коленей. Здесь она была в безопасности.

– Как он назвался?