"Фантастика 2025-163". Компиляция. Книги 1-21 - И. А. Намор

четкими, яркими, подробными, но в то же время – не «своими». Степан прекрасно помнил все события из жизни сэра Майкла, начиная с того памятного дня рождения 1 августа 1914 года, когда юный баронет впервые осознал себя как личность. Помнил не только слова, цвета и звуки, окружавшие ребенка, но и мысли мальчика, его ощущения, чувства. Возможно, Матвеев помнил их даже лучше, чем сам Майкл Мэтью – просто потому, что это были не «его» собственные мысли, ощущения и чувства. Это было… как прочитанная книга или просмотренный фильм. Отлично снятый, подробный, правдивый, но – «фильм». Персонажи оставались там, на экране, а он, Степан, находился по эту сторону искусственной реальности, он «сидел в зрительном зале». И в то же время чужие воспоминания принадлежали теперь ему и, вероятно, только ему. Ведь это Степан, а не кто-нибудь другой, помнил памятью ребенка июль 1918 года, когда в поместье Гринвудов пришло письмо с извещением о гибели на Марне главы семьи, майора сэра Эрнеста Стенли Гринвуда. Помнил, как он сам, будучи маленьким Майклом, раскачивался на деревянной лошадке, и в этот момент в комнату вбежала леди Сабина, его мать, как она прижала его к себе и заплакала. Она плакала тогда, плакала, гладя его по голове, и говорила что-то ласковое, по-английски и по-польски… И Степан даже мог повторить все – слово в слово, как заученную наизусть партию в опере. Но помнил он и то, что сам Майкл тогда никак не мог понять, отчего плачет мама, ведь он только что победил кайзера – разбросанные по полу, крашенные в зеленый цвет, оловянные солдатики, с утра назначенные быть «ужасными тевтонами». Он помнил все, он ничего не забыл, даже первый поцелуй…

Степан прекрасно помнил и регату на Темзе, горячие мышцы, пот на спине и брызги на лице, проносящуюся мимо воду и шампанское, много шампанского: команда Кембриджа в очередной раз оставила вечных конкурентов из Оксфорда на несколько корпусов позади. При желании он мог вспомнить почти любой эпизод из жизни джентльмена и шпиона Майкла М. Гринвуда, уже несколько лет как превратившегося в корреспондента газеты «Дэйли Мейл», Мэтью Гринвуда, иногда подписывающего свои статьи «Г. Грин». И все-таки это были не его воспоминания.

Он по-прежнему оставался самим собой, Матвеевым Степаном Никитичем. И только ему принадлежала радость, испытанная Степой Матвеевым, когда он нашел свою фамилию в списке зачисленных на первый курс института. И чувство облегчения, когда он наконец-то со второго раза сдал на водительские права категории «B». И то бешеное сердцебиение, когда забирал из роддома Наташку с перевязанным голубой ленточкой свертком, и как они «чуть не до развода» разругались, выбирая имя сыну. И «Emergency car», и молодого доктора, искренне сочувствующего, но: «Sorry, sir, but it is unfortunately too late»[27]. И холод, и пустоту тогдашнюю, и именно эти холод и пустота нет-нет да и давали себя знать уколом в сердце, ворохнувшись в самый неподходящий момент в душе. И похороны жены он помнил именно как похороны своей жены. И Витьку Федорчука помнил, молча наливавшего водку без этого своего «А як же ж!», и такого же молчаливого – впервые на его памяти не знающего, что сказать – Олега.

И вот это и есть его подлинные воспоминания, где многое перепутано, что-то подзабыто, а кое-что может быть и придумано, но их «настоящесть», истинность не вызывает сомнений, потому что та пустота в голове, холод в сердце и ощущение безвозвратно уходящего времени – именно его, Матвеева, и никого больше. И еще. Именно у Матвеева, а не у Гринвуда было ощущение, что жизнь прошла, – проходит, – а он так и не сделал главного – такого, ради чего стоило жить. Вот это было его, собственное. И тем страшнее было осознавать, что жизнь Степана Матвеева неожиданно и, судя по всему, безвозвратно отброшена в область воображаемого, превратившись в бесплотную тень, и теперь ему – вот нелепица! – тому же самому Степану Матвееву предстоит продолжать реальную жизнь английского аристократа, журналиста и шпиона. Ну что же, учитывая разницу в возрасте, может быть, это даже и неплохой обмен. Верно, сэр Майкл?

Виктор Федорчук – Дмитрий Вощинин, Амстердам.

1 января 1936 года

«Да, попали вы, пане Виктор! Или теперь правильнее – Дмитрий? Уж попали так попали! – Весь ужас положения стал наконец доходить до пережившего неслабую встряску Федорчука. – Тут не крыша поехала, тут гораздо хуже. Такое только в книжках пишут, а в жизни…»

А в жизни – интересный субъект достался Виктору в виде судьбы и тела, на редкость интересный.

Он словно смотрел исторический фильм. Смотрел и одновременно как бы озвучивал. Вот Митенька с няней гуляет по харьковским улицам. Некоторые дома, кажется, и сейчас в Харькове стоят, хотя теперь сказать трудно. Но церковь, куда «младенца Димитрия» регулярно водят к причастию – восстановлена. Более того, в ней же – вот совпадение! – крестили и внучек исчезнувшего из «нашего мира» Федорчука. И «отца» своего Виктор вспомнил, что называется, во всех деталях. Вот он, Юрий Дмитриевич Вощинин: красавец-инженер в белом чесучовом костюме стоит у чертежной доски. Впрочем, в белом кителе Виктор его тоже, кажется, видел. Хорош, другого слова не подберешь. И социалист в молодости… как же разночинному интеллигенту в России без этого? Потом-то, конечно, отошел от политики, остепенился и женился, но симпатии, как водится, никуда не делись – остались симпатиями. А потом случилась война, и Вощинин-старший отправился на фронт. Добровольно. Прапорщик, подпоручик, поручик. «Стани слав и Владимир с мечами украшают недаром вам грудь». А в 1917 году пришла весть о его гибели. Восьмилетний Митенька, гимназист второго класса, тогда долго рыдал, колотил ногами по стене и все не мог поверить, что папенька больше не вернется. Пятиклассник Витька Федорчук тоже плакал, когда умер от сердечного приступа его отец, главстаршина Балтфлота Иван Макарович Федорчук, служивший в Нахимовском училище.

Но это другая история, к Мите Вощинину никакого отношения не имеющая. А вот профессор Медников, дед Митенькин, «новой» памятью хорошо помнится. И вроде бы фамилия эта знакома не только Вощинину, но и Федорчуку… Крупная величина был Сергей Викентьевич в науке, а позже и в среде русской эмиграции. Один из идеологов сменовеховства. Но вот помнит, незнамо откуда, Федорчук: убьют профессора в Париже фашисты, потому что старик примкнет к Сопротивлению.

Вощинин-младший в Харькове вместе с семьей пережил и две революции и большевистское правительство Украины, о чем в памяти остались какие-то нечеткие сумбурные образы. А потом профессор Медников перевез семью в Крым, который Митеньке запомнился куда лучше. Там его отдали в кадетский корпус – «кадет –