Физик - Василий Горъ

всего, над самим собой. Впрочем, вам этого, наверное, не понять. Ведь вы стремитесь не к самореализации, а к самоутверждению.

Он чуть не лопнул от бешенства, рванул ворот рубашки и начал, было, что-то говорить,

но я заявил, что еще не закончил, и продолжил топтаться на его самолюбии:

— Откровенно говоря, я с детства предпочитаю не говорить, а делать. Поэтому предлагаю обойтись без лишних слов: вы сейчас построите своих верных последователей, а я в темпе выберу сегодняшнего противника, поручу помощнице забронировать арену, скажем, на шестнадцать тридцать, забуду о вашем существовании и вернусь к прерванной беседе. Благо, она меня по-настоящему радует…

Глава 3

Часть 2

…Второго Земляка Дашков с собой не прихватил, видимо, доперев, что я, как будущий «маг Земли» и племянник Суккубы, не мог не подобрать ключи к «своим же» ухваткам. Я предполагал, что так и будет, поэтому, пройдя вдоль шеренги из семи «рядовых бойцов», развернулся на месте и, выполняя обещание, данное Ее Императорскому Величеству, вернулся к единственному менталисту в этой компании. Стоило посмотреть на него и озвучить принятое решение, как Дашков сжал зубы, чтобы не расплыться в предвкушающей улыбке, и «на всякий случай» спросил, уверен ли я в своем выборе.

— Конечно! — уверенно заявил я. — Он — менталист, воздействующий на волю. А воля у меня о-го-го!

Ну да, это утверждение прозвучало фантастически глупо, поэтому народ потерял дар речи, а Петр Кириллович как-то умудрился не рассмеяться мне в лицо и «согласно» кивнул:

— Ну да: воля — это главное!

Как и следовало ожидать, эта «глупость» отбила у лицеистов всякое желание продолжать «стихийную пресс-конференцию», поэтому толпа, вроде как изнывавшая от желания зверски замучить меня вопросами, быстренько рассосалась. Дашков тоже свинтил. Вместе со своей свитой. Дабы я ненароком не передумал. В общем, на третий этаж мы с Валентиной поднялись в гордом одиночестве, вышли из лифта в коридор, набитый учащимися, и все время, пока шли до кабинета литературы, наслаждались двумя типами реакций — та часть парней и девчонок, которая была подключена к каналам МДР свидетелей моего «фиаско», при виде нас начинала посмеиваться, а «непосвященные» наводились на меня, натягивали на лицо те или иные маски, делали два-три шага навстречу и тормозили, услышав подсказки «доброжелателей».

Одноклассники тоже… хм… порадовали. Минимальным ажиотажем и интересом «издалека». Да, Елизавета Калитина все-таки выполнила поручения родичей, изобразив искреннюю радость, отметив, что я здорово вырос, и задав пяток вопросов о времени, проведенном в Италии, но этот «допрос» почти не напряг из-за того, что проводился через «не могу» и закончился намного быстрее, чем ожидалось. А потом в помещение вошла госпожа Лисицина, и классу стало не до меня. Вот я и занялся делом. Правда, не сразу, а только после того, как Марина Викторовна подняла Павла Крашенинникова и задала вопрос по материалу, пройденному в мое отсутствие.

Особо не хамил: быстренько влез в архив видеозаписей, вырезал и залил в новое сообщение нужный фрагмент разговора с Дашковым, в темпе набрал сопроводительный текст и добавил время поединка, благо, к этому моменту Валя успела забронировать большую арену на шестнадцать тридцать. Пока добавлял в соответствующее поле айдишки получателей, поймал себя на ощущении, что эта ситуация мне просто снится, ибо в памяти моего комма не может быть личных контактов Императрицы-Матери и ее личного целителя!

Что самое забавное, Замятина подумала о том же. А после того, как я отправил сообщение всем трем адресатам, показала мне экран своего комма с коротеньким сообщением:

«У вас нет ощущения, что все это просто снится?»

Я коротко кивнул и заставил себя сосредоточиться на ответе княжича. Как оказалось, не зря: как только он закончил бредить на довольно скользкую тему символизма в любовной лирике Константина Тихоновича Лаврентьева, госпожа Лисицина повернулась ко мне и ехидно ухмыльнулась:

— А что по этому поводу скажете вы, Лютобор Игоревич?

Я неторопливо встал, одернул брюки и задал встречный вопрос:

— Скажите, вы действительно считаете, что этот поэт целенаправленно придумывал те образы, над толкованием которых ломают головы поклонники его таланта?

Женщина хитро прищурилась, став похожей на лисицу:

— Мое мнение я выскажу в конце урока. А пока хочу услышать ваше.

— Что ж, как скажете… — усмехнулся я и повторил аргументы, некогда родившиеся во время спора со Славомиром: — Все стихотворения Константина Тихоновича я, конечно же, не анализировал, поэтому буду отталкиваться лишь от двух — «Грезам у свечного огарка» и «Прощальной мольбе». На мой взгляд, никакого особого символизма в этих произведениях нет: если попробовать подобрать альтернативные рифмы к двум первым строчкам первой, третьей и четвертой строфы «Грез» и второй, третьей, пятой и шестой «Мольбы», то окажется, что эти варианты либо не звучат вообще, либо звучат гораздо хуже оригинальных. А если учесть тот факт, что вышеупомянутые произведения господин Лаврентьев состряпал, что называется, на коленке, находясь на приеме у Анны Левицкой, то можно прийти к очевидному выводу и по «общим идеям»: поэт соблазнял хозяйку приема, используя великолепное чувство ритма, богатейший словарный запас и образы, если можно так выразиться, «подобранные» в ее же гостиной!

— Вы хотите сказать, что он облекал в рифмованные образы то, что видел вокруг? — требовательным жестом прервав начинающийся ропот, спросила она, дождалась утвердительного ответа и весело хохотнула: — Вы не поверите, но приблизительно то же самое я заявила своему преподавателю лет… много тому назад и получила честно заслуженную десятку! Правда, я, в отличие от вас, добросовестно представила себя на месте соблазняемой особы, страшно возмутилась и озвучила сделанные выводы, пребывая в раздражении. А вам, судя по всему, не до моральных терзаний.

— Так и есть… — подтвердил я. — Любые отношения должны строиться на взаимном интересе и при непротивлении сторон. Раз подкаты Константина Тихоновича были приняты, значит, его тактика имела право на жизнь. Далее, я не считаю, что вправе судить взрослого человека, ибо во взрослой жизни понимаю очень и очень немного. И последнее: я не люблю стихи этого поэта, так что выучил некоторое количество исключительно для широты кругозора.

— Что ж, я вас услышала, а теперь с большим удовольствием предоставлю слово личности, возмущавшейся громче всего. Игорь Миронович, расскажите нам, пожалуйста, что именно вам не понравилось в субъективном мнении Лютобора Игоревича и почему…

…На литературе я, фактически, отдыхал, пользуясь заделом в знаниях, полученным еще у Рарогов. А на алгебре, физике и химии пришлось очень серьезно попотеть, так как материал, который с начала