Фантастика 2025-62 - Ринат Искандэрович Мусин

— Папа….

— Дарина, звездочка моя, откуда ты здесь?

— Папа, я не знаю, — она едва сдерживалась чтобы не заплакать. — Ты почему весь такой изодранный?

Они обнялись, прижимаясь друг к другу вздрагивающими телами. Какая большая выросла, его маленькая кошечка-крошечка.

— Должен…

— Кто это сказал? — проревел Марат, резко разворачиваясь, и загораживая дочь спиной. — Кто это, черт вас задери, сказал?

Твари… Чертовы гарпии, столпились около камней, ждут. Даже эльфы перестали притворятся безучастными, и тоже подались вперед, тоже чего то ждут. Чего вы ждете, упыри? Я вас всех сейчас! Марат выдернул меч из земли. Потом, чувствуя что уже скрипят не то что кости, а все мышцы и связки — развернулся.

— Дарина, солнце мое и звезды… Ты не настоящая.

— Папа, я настоящая! — вдруг закричала она. — Помнишь, мы остались вдвоем, а надо было доски на крышу наколачивать, мы залезли, у тебя молоток и доски, а гвозди я держала! Помнишь? Мне было так страшно, но все равно, мы справились. Папа!

— Помню, помню моя красавица, — он говорил сквозь туман, и целовал курносый носик, карие глазки, теплые ладошки.

— Помню, конечно, помню, — плакал он от счастья.

— Пойдем вдвоем, папа. Пойдем домой вдвоем. Или останемся здесь, навсегда. Папа, мы построим новый дом, ещё выше прежнего, я буду подавать тебе гвоздики, и не буду бояться, вот увидишь…

Что это за колокол в голове? Что это за гнусный голос, который хохочет и повторяет: «должен остаться только один», только один! Нет, они будут вдвоем, только вдвоем, и никто нам не нужен…

Он закрыл глаза, а потом открыл. Был готов ко всему, и особенно страстно желал чтобы теплое тельце превратилось в смертоносное чудовище, о Господи всемогущий и всемилостивейший, яви это чудо. Только не это. Марат встал с колен, взял левой рукой дочку за плечо, отодвинул от себя, правая рука пошла снизу на размах. Нет. Нет-нет-нет.

— Не надо, папа…

Он снова закрыл глаза, сглотнул, а потом снова открыл.

— Так не честно, — прошептал Марат.

Он дополз до края барьера, скуля как старый больной пёс.

— Руку, — простонал с трудом. — Дайте кто-нибудь вашу чёртову руку, я что, зря что ли…

О Господи, да что же это такое? Проведя очередную через портал, он отпрянул от гладкой колыхающейся поверхности, закрутил головой. Что? Где? Как?

— Что же ты наделал, сын? — послышалось за спиной. Он плавно развернулся, стараясь не потерять равновесия. Да что хоть сегодня с ногами?

— Отец?

— Как же так, Марат? Неужели тебе эти, — отец указал на стоящих за камнями девушек. — Неужели это для тебя самое важное?

— Ты не настоящий…, - прошептал Марат.

— Ещё какой настоящий! — повысил голос отец. — Немедленно бросай это дело, и идём за мной.

— Пап, — Марат стоял напротив, отчаянно, до ломоты в руке, сжимая клинок. — Нет.

— Да что с тобой? — и тут человек, которому он доверял больше чем самому себе, самый лучший и самый сильный человек на свете, в котором даже сомневаться невозможно — быстро и страшно ударил его лезвием в живот. Почувствовав сталь внутри, Марат ощутил и облегчение.

— Ты не настоящий, — сказал он чуть-чуть более уверенно.

— Руку, — произнес Марат через тридцать секунд. — Следующая… и на сегодня последняя, простите, пока не могу. Придется подождать… Не могу…

Остаток дня он провел уткнувшись лбом в холодный камень. Сидел так час, второй, третий. Не надо, папа. Папа, не надо — пульсировало у него в голове. Что же ты наделал, сын — билось молотком прямо в кость черепа. Тихий писк щенка. Давай, друг. Не надо, папа… и так по кругу, в десятый, и сотый, и тысячный раз. Кровь текла из раны, потом перестала, а потом и вовсе засохла, оставив на одежде темно-коричневое пятно. Любого кто приближался он отгонял движением руки и странным карканьем. А что, если… это они и были… быть не может… Барсук же вот снова появился, значит это химера, это всё не настоящее. А вдруг?

Надо быстрей, надо быстрей туда, обратно, домой, проверить, убедится… да быть этого не может, просто не может быть.

Потом оторвался от камня, и заглянул за барьер. Напротив него стоял Барсук. Поигрывал мечом.

— Ну как, очухался? — нагло оскалился он прямо в лицо. — Хочешь еще?

— Когда-нибудь… я увижу, как плачут кровавые боги, — беззвучно, одними губами ответил ему Марат.

Потом были еще люди. Много. Разных. Мужчины. Женщины и дети. Последним он давал ударить себя мечом. Только по одному разу. Потом убивал всех — быстро, жестко, без мучений. Горло, сердце, сзади под лопатку. Тела исчезали, но кровь оставалась, она была везде — под ногами, на руках, брызгами на камнях.

— Руку…

Потом быстрый разворот, удар, иногда два.

— Руку.

Марат превратился в обычную машину смерти, мясника, который зашел в сарай, полный животины. Соберись, слюнтяй. Вот чей-то сын. Или дочь. Чей-то муж или жена. Чьи-то мать и отец, бабушка и дедушка. Важно?

Это важно?

Да неужели?

— Руку…

Это была предпоследняя. Осталась последняя. Марат поднял голову чтобы взглянуть ей в лицо, и понял, что перед ним стоит «Дыбенко».

— Это, Ксюха, слушай, — он с трудом ворочал языком. — Еще раз скажи свой телефон. Я тебе позвоню. Как выйду, через сутки позвоню. Хорошо?

— Да, хорошо, — отозвалась она, и продиктовала номер, который Марат и так уже помнил, просто решил проверить, вдруг забыл.

— Але, голубки, долго вы там? — раздался сзади голос.

Марат повернулся. Барсук стоял перед ним, чистенький, веселый, поигрывал мечом.

— Ну что, — неожиданно сказал Марат. — Ну, здравствуй еще раз, в последний раз, мой добрый старый враг. Может, покурим? — и он протянул Барсукову замызганную в крови пачку. Барсук, неуверенно улыбаясь, потянул сигарету. Ненависти не было, совсем. Старая, закоренелая, ноющая черная ненависть словно испугалась, убежала, растворилась в крови. Просто два человека, среди камней, и с мечами.

— Барсук, — спросил Марат. — Ты помнишь вы меня вчетвером на школьном дворе зажали? Я еще драться не стал, забежал в здоровую лужу, стоял, пока вы там на берегу прыгали? Я потом знаешь, как сильно заболел? Наутро и слова не мог сказать, горло не слушалось, вот умора. Прикольно было, да? Олег?

— Да, ничего, весело, — согласился Барсук.

— Руку…, - произнес Марат через пять минут.

Наконец остался один. И еще эльфы. На сгибающихся ногах он вышел из «Стоунхенджа».

Собрал палатку, посмотрел вокруг — не забыл ли чего? Некоторые из эльфов натянули луки,