NeuroSoul Том 2. - Данила Скит

— Говорят, в то время несколько месяцев не было ночи.

— Да, некоторые говорили о конце света, хотя прекрасно знали о взрыве сверхновой, — ветер нагнал на лицо Андрея черные волосы и тот смахнул их резким движением головы, — Конец света так и не наступил.

— Я люблю ночь, потому что сплю, а спать очень приятно. Только темнота… если не закрывать глаза, она… мешает... — Дэвид постеснялся признаться, что боится темноты. Но Андрей должен был сам догадаться, он все-таки следопыт. — Но, если бы ночь исчезла на два месяца, я бы испугался.

— Так вот, представь, что вспышка Бетельгейзе — как изобретение. Яркое и запоминающееся, и ломает серую обыденность. День, ночь, день… а тут бах — и два месяца белого неба. Это вызвало страх, панику. Ненависть. Неприятные чувства, правда?

— Очень неприятные.

— Вот и гениальность вызывает неприятные чувства. Не потому что она злая, потому что выделяется. А многое, что выделяется — пугает и кажется злым. Понимаешь?

— Угу, — соврал Дэвид. — Значит, глава «Голема» просто гений?

— О, нет, — усмехнулся Андрей, задумчиво глядя вдаль — туда, где копошились игроки на фоне стальных обломков. — Эльтас Даррел как раз из тех, кого можно назвать злым гением. Судя по тому, сколько дроидов сейчас на Марсе, он с самого начала задумывал убить всех.

Дэвиду было безумно приятно, что Андрей говорит с ним о таких вещах. О гениальности, об изобретениях, об умных людях, вспышках сверхновых и все такое. Он мог бы разделить эту беседу с кем-то более подходящим, с каким-нибудь дроидом, или игроком, который натащил в пустыню кучу приборов и роется сейчас во внутренностях механической змеи. Или хотя бы с Тадеушем, который выглядел капризным и маленьким, но был следопытом, и уж точно умел думать лучше него. Только Андрей сидел сейчас рядом с ним и разговаривал, будто он его коллега. Поэтому Дэвид старался соответствовать моменту, и умудренно кивал всему, что Андрей говорил, даже если ничего не понимал.

— Это змея слишком большая. Вот если бы она была немного поменьше, она смогла бы ловить кротов, — со знанием дела рассуждал Дэвид. — За городом много кротов, у самого моря. Они таскают морковку и спасу от них нет.

— Кроты не едят морковь, они питаются червями и насекомыми. И змеи не ловят кротов.

— А вот неправда, — резко возразил Дэвид, лихорадка подстегнула его возмущение. — После них все грядки перекопаны и все торчит, и урожай гибнет. Вся морковь покусанная и гниет.

— Как пожелаешь.

— И вообще, все должно быть на своих местах, — Дэвид говорил сейчас Андрею то же самое, что Кубику совсем недавно. — Орлы должны летать в небе, жуки копошиться в земле, а змеи есть мышей и кротов. А эта змея слишком большая для полезного дела.

— Да уж, та еще ошибка… — становилось холодно, Андрею отчаянно захотелось горячий кофе и удобную постель. Все уже собирались в город, видимо, пора и им.

— Очень большая ошибка. Совсем не полезная и не функциональная. Как ее исправить?

Андрей оторвался от созерцания темнеющей пустыни и повернул голову, пристально посмотрев на Дэвида. На его губах появилась улыбка, очень быстро она перешла в ухмылку, а потом в смех. Андрей смеялся и смеялся, лихорадочно и нервно, чем вызвал у Дэвида полнейшее недоумение.

— Почему вы смеетесь, господин Коршунов? — обескураженно спросил он. — Я сказал что-то забавное?

— В разгадке должна быть новая загадка и координаты, — успокоив дыхание, ответил Андрей. — Тело — это сосуд, которое злые гении наполняют ошибками. Это разгадка. Человечеству не выжить, если не исправить их. Вопрос — как?

— Обычный вопрос, — пожал плечами Дэвид. — Это первое, что приходит в голову. Приходит… — опешил Дэвид. Неужели он сказал именно то, что Андрей хотел услышать?

— Ты прав. Первое, что приходит в голову. Но никто не задал этого вопроса, кроме тебя, — Андрей по-свойски обнял Дэвида за плечи правой рукой, и тот смутился. На Андрея это было совсем не похоже. — Теперь у нас есть вторая загадка. Осталось только узнать координаты… погоди-ка…

— Эй! Что? Что там у тебя? Чего ты смеешься? — Тадеуш возник буквально из ниоткуда, зная, что наберется совсем не много случаев, когда Андрей обнажал свои зубы, и еще меньше, когда это была улыбка.

— Я совсем не сомневался, что ты появишься вовремя, — ответил Андрей гораздо тише, чем мог бы. Он не хотел, чтобы их кто-то услышал, и Тадеуш мгновенно принял правила игры, поумерив свой пыл и подойдя ближе довольно беспечно. Он спрятал руки в карманы и пару раз пнул ботинками песок. — Дэвид повредил руку и теперь его терзает лихорадка. Хорошо бы ему отдохнуть пару дней, но тогда меня совершенно некому будет охранять. Не хочешь проехаться до третьей загадки моим телохранителем?

Глава 4. Телохранитель

Ветер свистел и выл, переливаясь грустными мелодиями скорби. Он трепал черные подолы скромных платьев и длинные волосы, падающие на бледные лица. Слезы. Крупные, прозрачные, похожие на хрустальные или ледяные, застывшие на холоде жгучей утраты.

«Что потеряли мы сегодня?»

Крупицы золота…

Что будем мы помнить о них?

Все…

— Мы никогда не забудем о них. Никогда.

Черная процессия шла по холмистым склонам, овеваемая ветрами, пригибающими к земле длинную траву. Зеленая и тревожная, она хлопала по темным одеждам, словно плетьми. С неба падал дождь, крупными каплями, такими, что они смачивали ткань и та прилипала к озябшим телам. Уносимая ветром влага ударялась о теплые щеки вдов и детей, смешиваясь с солью на коже.

Ведь дождь синоним слез…

И вот, они дошли до мелкой вереницы из глянцевых сосудов, почти невидимых из-за высокой травы. Символы. Везде символы и глубокая скорбь. Мокрые стебли прилепились к обожженным глиняным поверхностям, покрытых лаком, будто жизнь не могла отпустить погибших. Трава жива, и они тоже никогда не уйдут от нас. Они будут жить в наших сердцах.

К сосудам потянулись руки. Маленькие, большие, тонкие и толстые, мужские и женские, из плоти и крови и механические. Руки держали цветы. Крупные лепестки алых роз лизнули глянцевую поверхность сосудов, в которых упокоился прах. Прах всех сожженных, что окончили жизнь в треугольнике «Магуро». Марс скорбел. Марс не мог вынести этой потери.

Сто пятьдесят семь унесенных