Я не желаю нагибать! - Альберт Беренцев

если они теперь сочтут меня слабаком и пожелают расквитаться со мной за всё то зло, что им причинили люди?

Но из самого большого дома-яйца ко мне уже двигалась процессия. Больше всего это напоминало какой-то странный крёстный ход: ко мне спешил десяток ящериц, но шли они согнувшись в три погибели. Эти ящеролюди были пожилыми, явно деревенские старейшины. Возглавлял процессию ящер с побелевшей от старости чешуей и громадной головой. Видимо, самый древний и самый умный здесь.

Старик тащил в руках громадное блюдо, а на блюде у него лежал румяный каравай. Определенно испекли ночью, специально готовясь к моему приходу. Каравай был странной формы — приглядевшись, я с ужасом осознал, что этот ритуальный хлеб изображает детеныша ящеролюда в натуральную величину, типа того, которого я только что держал на руках.

Вместо глаз у хлебного детеныша были мелкие печеные яблоки, сам каравай был посыпан ароматными травами и крупной солью. Рядом с ним на блюде стояла еще солонка, а еще стакан с каким-то травяным самогоном.

Достигнув меня, старейшины повалились на колени. Самый древний ящер дрожащими руками протянул мне блюдо:

— Отведай, человек! Пощ-щщади! Возьми этого хлебного детеныша вмессс-сто настоящих!

Вот чего я не ожидал, так это встречи буквальными хлебом-солью. Судя по всему, эти ящеры так боялись людей, что даже придумали специальный откупной ритуал. Так дикари обычно режут барана, если кто-то в семье заболеет, чтобы боги забрали барашка, а не больного родича.

Наверное я слишком много не себя брал, но… Я ведь и правда смертельно устал, а при виде румяного каравая у меня свело судорогой голодный желудок. Тем более что ароматы этот каравай распространял просто потрясающие.

Так что я решил не мяться. Я оторвал хлебному детенышу кусок щеки, потом макнул его в соль и с наслаждением отправил в рот.

Каравай оказался удивительно вкусным. Возможно все дело было в голоде, но мне показалось, что ничего более прекрасного я не жрал в своей жизни. Я торопливо прожевал и проглотил кусок хлеба, а жители села снова зашипели на все голоса, но на этот раз явно с облегчением.

— Будь нашшш-шим гостем, человек! — всшипел белесый старейшина, — Возьми, что хочешш-шь! Это будет честь для нас!

Я не мог ответить на эти любезности, потому что рот у меня был набит очередным куском каравая, на этот раз я оторвал хлебному детенышу кусок лица вместе с глазом-яблоком.

Потом я хлебнул травяного самогона и тут же об этом пожалел — самогон оказался крепчайшим. Так что я чуть сам не рухнул от него прямо на дорогу, рядом с распластавшимися в подобострастных позах ящерками.

— Эм, спасибо… — поблагодарил я, но тут же поправился, — то есть, это всё ваш долг, конечно же.

Вообще «спасибо» тут лучше не говорить, я сильно сомневался, что местные люди опускались до таких любезностей с аборигенами.

— Я желаю отдохнуть! — выдохнул я, едва держась на ногах, — и моя кожа сгорела… Есть у вас что-нибудь от ожогов?

— От ожогов? — перепугался старейшина.

Я вдруг сообразил, что сказал ерунду. Ящеры-то все чешуйчатые, у них, понятное дело, волдырей от солнца не бывает. Ибо чтобы получить волдыри — надо иметь кожу, а у ящеролюдов её нет.

— Нашш-ш алхимик сделает всё, что вы пожелаете! — заверил меня старейшина, кланяясь так низко, что он, казалось, сейчас сломает себе шею, — Будьте нашшш-шим гостем, умоляю вас! Возьмите мой дом. Возьмите моих жен. А ессс-сли я буду вам мешать — просто убейте меня.

Я покосился на самое большое и разноцветное «яйцо» в селении, на то, откуда и вывалилась процессия старейшин — судя по всему, именно в этот дом меня и приглашали.

— Ну что же, я готов. Буду рад стать твоим гостем. Тебя как зовут-то?

— Вашего недостойного раба зовут Ксссс-сип, — ответствовал старейшина.

— Ну вот что, Ксип, — по крайней мере, в отличие от орочьего шамана у этого ящеролюда было вполне себе выговариваемое имя, — Убивать я тебя пока что не собираюсь. И твои жены мне тоже ни к чему, они староваты, на мой вкус. Но буду очень благодарен, если ты организуешь мне полноценный обед, горячую ванну и перину, на которой я смогу наконец нормально отдохнуть. И пусть алхимик сварит мне мазь от ожогов, да. И вот тогда я уже подумаю над тем, чтобы не уничтожать всю вашу деревню целиком.

От угроз ящеролюдам, у которых и так психика поломана, мне стало стыдно, но я сказал себе, что в любом случае не собираюсь никого убивать, а доброту обитатели фентезийной деревеньки могут принять за слабость.

— Сссс-спасибо вам, господин, — яростно зашипел Ксип, — Ссс-спасибо! Но нам правда вссс-ё равно. Умереть от руки человека — честь для нас! Так что мы вссс-сё сделаем, но если вы потом захотите нас убить — не отказывайте ссс-себе в этом, молю вас!

— Что ж, я подумаю, — хмыкнул я.

Глава 6

В доме старейшин мне первым делом приготовили горячую ванну с какими-то целебными корешками, а уже потом продолжили кормить.

Кормежка была убойной — на расстеленном на полу ковре мне подали сразу десятки тарелок, полных мяса, фруктов, каких-то бурдючных сыров и еще совсем непонятных блюд, которые даже трудно было отнести к конкретным видам пищи.

Я ел осторожно, но жадно, сказывалась голодуха.

Сельская девка-алхимик тем временем смазывала чудодейственным средством мои волдыри. Боли я почти не чувствовал, ящерицы явно поднаторели в алхимии, так что средство было обезболивающим и приятно охлаждало.

Сварено средство было специально для меня, сами ящерики ни в чем подобном не нуждались, от солнца их защищала крепкая чешуя.

Вообще, насколько я уяснил, мои хлебосольные хозяева были исключительно сильными, выносливыми и приспособленными к местному миру тварями. Если бы они захотели — то развалили бы меня за минуту. Но вместо этого меня кормили и опекали, разве что смотрели теперь уже не с религиозным экстазом — а с затаенной ненавистью.

Я читал эту ненависть в глазах старейшины и его жен, которые составляли мне компанию. Ящерицы периодически поглядывали на меня — и в глубине их темных глаз я видел глубоко спрятанную ярость. Значит, я все же ошибся. Я для них не бог. Даже не демон, а скорее просто какое-то стихийное бедствие, навроде засухи или урагана. И как от стихийного бедствия, от меня сложно защититься — можно только переждать.

— Кушай, куш-шай, — подбадривал меня старейшина, — Куш-шай и пей, человек. Это чессс-сть для нас. Да, чессс-сть…

Я не выдержал и поинтересовался:

— Хех, честь? А по вашим взглядам не скажешь. Мне почему-то кажется, что моя компания не приносит вам удовольствия.

— Приноссс-сит! Величайшее удовольствие в жиссс-сни — попотчевать человека!

Старейшина ящериц часто заморгал. Может быть даже расплакался бы, вот только ящеры не плачут — тупо не умеют физически.

— Давай честно, друг, — потребовал я, — Ты же кормишь меня из страха?

Старейшина аж вздогнул. Говорить честно с человеком он явно не привык. Потом старейшина кивнул, и ярость в его глазах проступила четче.

— Да. Ты прав, человек. Мы боимся. Но наш-ш страх оправдан. Если с тобой что-то ссс-случится — прилетят другие люди. И вырежут все наше поселение! А нам такого не нужно. Так что нашш-ша забота о тебе — искренняя.

— Так я и думал, старейшина. Спасибо, что честно признался. А раньше уже было такое? В смысле — чтобы люди приходили и вырезали все поселение?

— Было, — ответила мне одна из жен старейшины, сверкнув глазами, — Много раз. Люди каждый раз приходят, если мы будем непочтительны к ним, даже в наш-ших мыслях! Соседняя деревня была уничтожена только за то, что там ссс-старейшина не так поглядел на человеческого рыцаря. Люди там всех убили, деревню сожгли, и от неё оссс-сталось только пепелище. Люди мсс-стительны.

— Молчи, глупая, — перебил старейшина жену, — Ты сама знаешь, что дело не в мести.

— А в чём дело? — спросил я, пропустив чарку местного травяного самогона.

— В экспе, — прошипел старейшина, подозрительно глянув на меня, — В опыте! Люди убивают нас не из месс-сти, не ради развлечения, даже не из садизма, и уже тем более не потому, что мы вкусные, и они едят наше мясо. Нет, нас убивают ради опыта. Чтобы люди могли качаться! Как только человеческий молодняк подрассс-стает — жди беды! Они идут в нашш-ши селения и режут нас, как скот, чтобы повысить свои статы. Мы и есть