Царства смерти - Кристофер Руоккио

Он был образцовым офицером. Я посмотрел на Элару, но та помотала головой и отвела глаза. Я прекрасно понял ее.

«Даже не думай».

– Я…

Что это было? Последняя любезность? Подарок достойному противнику? Или проклятие? Жестокая издевка? Я напряг руки, вытянул их настолько, насколько позволяли цепи. Айлекс посмотрела на меня. Ее лицо было почти столь же непроницаемым, как у Варро. Феррин поникла и тихо плакала. Рядом с ней понуро скукожился коммандер Аристид, положив свою крошечную ладошку ей на руку в последнем машинальном человечном жесте в этой чужой пустыне.

Одного.

Я мог спасти только одного.

На самом деле выбор был очевиден. Во мне воспылал праведный гнев, заслоняя собой всю боль и унижения, что мне пришлось перенести.

– Лориан, – откашлявшись, произнес я.

Он был старшим по званию после погибших Бастьена и Отавии.

– Не пойду! – грязно выругавшись, ответил интус и поднялся на ноги.

– Это приказ! – напомнил я ему.

– А ты помирать останешься? – парировал он, приближаясь к стражникам на расстояние удара сабли.

По сигналу великого царя стражники пропустили Лориана. Неуклюже прихрамывая, он обошел тело несчастного Бастьена и поднялся по окровавленным ступеням. Лориан не дрогнул, оказавшись перед Пророком, который был более чем вдвое выше, лишь по-боксерски втянул шею и ничего не сказал.

– Забавная зверушка, – произнес Сириани, обращаясь ко мне. – Ваши лорды держат таких? Что она умеет?

Давно привычный к насмешкам, Лориан закусил губу и, к моему удивлению, более никак не отреагировал.

– Уведите его, – фыркнул Сириани, растопырив все четыре ноздри.

Раздались шаги по каменной плитке, и, вывернувшись, я увидел, как подошли Северин с одной из химер. Химера взяла Лориана за шкирку и потащила по террасе мимо черепа Миуданара. Подул слабый ветер, это снижался серый шаттл – судя по простым, грубым линиям, изготовленный людьми.

– Лориан! – крикнул я вслед.

Северин остановилась, позволив интусу оглянуться. Я посмотрел в бледные глаза молодого офицера и лишь в этот момент увидел в них слезы. Он быстро заморгал.

– Отомсти за нас! – сказал я.

Глава 41. Черный пир

Черные крылья рассекли вечерний воздух, и порыв ветра ударил по террасе перед куполом-черепом. Сьельсинский царь не мешкая отправил своего посланника. Я задумался об этом. Даже со всем моим образованием и опытом я не понимал многих сьельсинских обычаев. Почему сразу не послать императору мою голову? Но Дораяику, кажется, занимали другие дела и вопросы. Может быть, он опасался междоусобицы, которую после убийства других вождей могли учинить в городе отдельные фракции, генералы и слуги, министры и вайяданы убитых. Возможно, Лориану была уготована еще какая-то особая роль в дальнейших планах великого царя и это не терпело отлагательств.

А может, Элуше просто хотелось, чтобы я посмотрел на исчезающий в сумеречном небе шаттл.

Я снова прижался лбом к алтарю, уставившись на свои ладони. На наручном терминале мигал какой-то индикатор, вероятно датчик повреждений комбинезона. Скорее всего, он сообщал о нерабочей системе подачи воды.

– Cielucin ba-koun! – обратился Сириани к своему народу. – Мой народ! Узрите мою победу! Yukajjimn повержены.

Я приподнял голову и вновь увидел, как Элуша потрясает окровавленной рукой.

– Сражайтесь за меня, и все их планеты падут к нашим ногам!

Позади химеры возобновили раздачу трупов погибших князей, бесцеремонно сбрасывая их с террасы.

– Ti-koun! – провозгласил Пророк. – Во мне течет кровь Элу – кровь богов!

Не опуская руки с мечом, Сириани повернулся к черепу мертвого великана, нависающему над алтарем:

– Миуданар! Сновидец! Наблюдатель! Бог! Я готов служить тебе, как когда-то Элу!

Опять застучали барабаны, и от их гула затряслись кости и зубы всех собравшихся в этом зловещем месте. Я попытался заглянуть Сириани в глаза, но распухший оранжевый диск заходящего солнца уже расположился за рогатой головой Бледного царя, из-за чего я видел только его темный силуэт.

– Я принес тебе слугу Утаннаша, обманщика! Избранника Лжи! Пусть его смерть разрушит твои смертные оковы! Этой жертвой я наношу удар самой Лжи! Я твое орудие! Я божественная Истина!

Химеры зарычали, а следом и вся армия великого царя. Сабли и знамена взмыли над необъятным сьельсинским морем.

Сириани развернулся и убрал мой меч.

– Здесь Аварра принесло себя в жертву, чтобы Элу мог доказать свою веру! – сказал он на своем языке. – Как и Элу, я приношу жертву богам – это существо! И этих! – Пророк раскинул руки, указывая на людей, склонившихся перед лестницей. – Все это для тебя, мой народ!

Я знал, что будет дальше. Тысячу раз видел это во снах, как и многое из того, что уже случилось в этот ужасный день.

Но теперь это был не сон.

Тысячу раз я видел, как Пророк вскидывает блестящие руки. Тысячу раз слышал хлопок в ладоши, звук которого эхом отражался во всех моих видениях и во времени.

Бледный царь хлопнул в ладоши и произнес одно ужасное слово:

– Paqqaa.

«Ешьте».

Химеры, до этого сдерживавшие толпу, подняли руки, и сьельсины черными волнами с двух сторон захлестнули склонившихся беззащитных солдат Красного отряда. Девяносто тысяч мужчин и женщин закричали и повскакивали на ноги перед сотнями тысяч Бледных. Один сьельсин бросился на Феррин, но путь ему преградил Коскинен, локтем ударив чудовище в лицо. Сьельсин пошатнулся, и рулевой-палатин навалился на него, сбив с ног. Младший офицер нанес ксенобиту несколько ударов кулаками, прежде чем еще двое сьельсинов схватили его и, прижав ногами к земле, оторвали ему руки.

Я даже не услышал предсмертного крика Коскинена.

Все заглушил мой собственный крик; я ударил лбом по алтарю и попытался встать, вырвать железную цепь из крепления и освободиться. Датчик на руке продолжал мигать, предупреждая о повреждении комбинезона.

«Только не так».

Зажмурившись, я попытался успокоить дыхание, пока единственным слышимым звуком, заглушающим даже отдаленные крики ужаса, не осталась барабанная дробь моего сердца.

– Видишь? – обратился ко мне Сириани ровным, гладким как стекло голосом. – Твоя легенда – ложь. Твой бог тебя не спасет.

Я пропустил это мимо ушей, сосредоточившись на цепях. Несомненно, старое железо должно было где-то дать слабину.

«Горе – глубокая вода, – напомнил я себе. – Ярость ослепляет».

Но все стоические афоризмы, все лекции Гибсона, вся известная мне философия и поэзия в этом безветренном аду казались пустыми и фальшивыми. Перед лицом кошмара все теряло смысл. Вдали дымился «Тамерлан», заслоняя небо. В вышине нижний край солнца закрыла тень, и воздух стал серым в искусственных сумерках. Приподняв голову, я понял, в чем дело.

Солнце заслонял Дхаран-Тун. Сириани приказал капитану и команде закрыть солнце, как на Беренике. Это был неуклюжий спектакль, устроенный для усиления